Читаем История одиночества полностью

Перспективы одиночного досуга после 1900 года возросли благодаря двум длительным и зачастую неравномерным изменениям. Наиболее очевидное из них касалось домашнего пространства. В знаменитом эссе 1929 года Вирджиния Вулф проницательно писала не только о необходимости «комнаты на замкé», но и о затратах, которые, по подсчетам писательницы, составляли как минимум «пятьсот фунтов в год»[668]. Это делало такую привилегию недосягаемой для любого домовладельца, чье положение было ниже верхнего слоя среднего класса. Кэтлин Дэйас, выросшая в эдвардианском Бирмингеме, описала свой опыт семейной жизни, втиснутой в два спальных пространства с единственной комнатой внизу для всех повседневных дел как родителей, так и детей:

Мама и папа спали в главной спальне над гостиной, а братья, Джонатан и Чарли, – в другой кровати в той же комнате. Мой второй брат Фрэнсис, или Фрэнки, сестра Лиза и я спали на чердаке над спальней, а кровать старшей сестры, Мэри, стояла в другом углу чердака, напротив нас. Мэри было двадцать, и она собиралась вскоре выйти замуж – в двадцать один[669].

В ее мире лишь в короткие бездетные периоды – в начале и в конце супружеской жизни – могло быть комнат больше, чем жильцов. Частное, запираемое на ключ пространство было мечтой не только начинающих писателей, но и всех юношей и девушек. В начале века лишь немногие подростки имели возможность захлопнуть дверь своей спальни перед лицом возмущенного родителя.

Если постоянное пользование личным помещением было недоступно, то возможности для побега из компании других людей расширялись. Доклад Тюдора Уолтерса от ноября 1918-го обобщил достижения в жилищном обеспечении населения после 1875 года и определил стандарты для предстоящей программы жилищного строительства. В нем была утверждена норма: две комнаты внизу плюс буфетная и две-три спальни, а также было предварительно рассмотрено использование гостиной для целей, не связанных с формальными собраниями. Это пространство, говорилось в докладе, может быть использовано «в случае болезни – как тихая комната для выздоравливающих членов семьи или для любого, кто может страдать от длительной болезни или слабости»[670]. В более позитивном варианте, учитывающем полную номинальную грамотность среди тех, кто недавно достиг брачного возраста, и расширение системы образования, предусматривалось, что гостиная может использоваться «для домашних занятий детьми школьного возраста или же для аналогичных занятий – обучения, серьезного чтения, письма – любым другим членом семьи»[671].

Последующие преобразования определялись как бытовыми удобствами, так и демографией. Государственные и частные застройщики возвели четыре миллиона домов, отвечающих основным стандартам, в межвоенный период и еще семь миллионов за четверть века после 1945 года[672]. В то же время семьи с шестью детьми, в одной из которых жила Кэтлин Дэйас, становились все более редкими. К концу межвоенного периода рабочий класс начал демонстрировать такое же репродуктивное поведение, как и вышестоящие на социальной лестнице. Размер полной семьи быстро упал до текущего среднего показателя в 1,91. По мере сокращения периода брака, посвященного воспитанию детей, и увеличения средней продолжительности жизни доля домохозяйств, в которых насчитывалось не более двух человек, стала расти. К 1961 году чуть более двух пятых домохозяйств насчитывали менее трех человек, а по данным переписи 2011 года эта доля возросла до двух третей. Самое же существенное изменение, которое больше, чем какое бы то ни было другое, отделило современную домашнюю жизнь от любой предшествующей эпохи, касалось количества людей, живущих в одиночестве. В начале XX века, в соответствии с установившейся традицией, из одного человека состояло не более одного домохозяйства из двадцати, что соответствовало 1 % населения. К середине 1960-х доля одиночных домохозяйств выросла до 17 %, а к 2011 году – до 31 %, что составляло около восьми миллионов человек[673].

Перейти на страницу:

Все книги серии Культура повседневности

Unitas, или Краткая история туалета
Unitas, или Краткая история туалета

В книге петербургского литератора и историка Игоря Богданова рассказывается история туалета. Сам предмет уже давно не вызывает в обществе чувства стыда или неловкости, однако исследования этой темы в нашей стране, по существу, еще не было. Между тем история вопроса уходит корнями в глубокую древность, когда первобытный человек предпринимал попытки соорудить что-то вроде унитаза. Автор повествует о том, где и как в разные эпохи и в разных странах устраивались отхожие места, пока, наконец, в Англии не изобрели ватерклозет. С тех пор человек продолжает эксперименты с пространством и материалом, так что некоторые нынешние туалеты являют собою чудеса дизайнерского искусства. Читатель узнает о том, с какими трудностями сталкивались в известных обстоятельствах классики русской литературы, что стало с налаженной туалетной системой в России после 1917 года и какие надписи в туалетах попали в разряд вечных истин. Не забыта, разумеется, и история туалетной бумаги.

Игорь Алексеевич Богданов , Игорь Богданов

Культурология / Образование и наука
Париж в 1814-1848 годах. Повседневная жизнь
Париж в 1814-1848 годах. Повседневная жизнь

Париж первой половины XIX века был и похож, и не похож на современную столицу Франции. С одной стороны, это был город роскошных магазинов и блестящих витрин, с оживленным движением городского транспорта и даже «пробками» на улицах. С другой стороны, здесь по мостовой лились потоки грязи, а во дворах содержали коров, свиней и домашнюю птицу. Книга историка русско-французских культурных связей Веры Мильчиной – это подробное и увлекательное описание самых разных сторон парижской жизни в позапрошлом столетии. Как складывался день и год жителей Парижа в 1814–1848 годах? Как парижане торговали и как ходили за покупками? как ели в кафе и в ресторанах? как принимали ванну и как играли в карты? как развлекались и, по выражению русского мемуариста, «зевали по улицам»? как читали газеты и на чем ездили по городу? что смотрели в театрах и музеях? где учились и где молились? Ответы на эти и многие другие вопросы содержатся в книге, куда включены пространные фрагменты из записок русских путешественников и очерков французских бытописателей первой половины XIX века.

Вера Аркадьевна Мильчина

Публицистика / Культурология / История / Образование и наука / Документальное
Дым отечества, или Краткая история табакокурения
Дым отечества, или Краткая история табакокурения

Эта книга посвящена истории табака и курения в Петербурге — Ленинграде — Петрограде: от основания города до наших дней. Разумеется, приключения табака в России рассматриваются автором в контексте «общей истории» табака — мы узнаем о том, как европейцы впервые столкнулись с ним, как лечили им кашель и головную боль, как изгоняли из курильщиков дьявола и как табак выращивали вместе с фикусом. Автор воспроизводит историю табакокурения в мельчайших деталях, рассказывая о появлении первых табачных фабрик и о роли сигарет в советских фильмах, о том, как власть боролась с табаком и, напротив, поощряла курильщиков, о том, как в блокадном Ленинграде делали папиросы из опавших листьев и о том, как появилась культура табакерок… Попутно сообщается, почему императрица Екатерина II табак не курила, а нюхала, чем отличается «Ракета» от «Спорта», что такое «розовый табак» и деэротизированная папироса, откуда взялась махорка, чем хороши «нюхари», умеет ли табачник заговаривать зубы, когда в СССР появились сигареты с фильтром, почему Леонид Брежнев стрелял сигареты и даже где можно было найти табак в 1842 году.

Игорь Алексеевич Богданов

История / Образование и наука

Похожие книги

Революция 1917-го в России — как серия заговоров
Революция 1917-го в России — как серия заговоров

1917 год стал роковым для Российской империи. Левые радикалы (большевики) на практике реализовали идеи Маркса. «Белогвардейское подполье» попыталось отобрать власть у Временного правительства. Лондон, Париж и Нью-Йорк, используя различные средства из арсенала «тайной дипломатии», смогли принудить Петроград вести войну с Тройственным союзом на выгодных для них условиях. А ведь еще были мусульманский, польский, крестьянский и другие заговоры…Обо всем этом российские власти прекрасно знали, но почему-то бездействовали. А ведь это тоже могло быть заговором…Из-за того, что все заговоры наложились друг на друга, возник синергетический эффект, и Российская империя была обречена.Авторы книги распутали клубок заговоров и рассказали о том, чего не написано в учебниках истории.

Василий Жанович Цветков , Константин Анатольевич Черемных , Лаврентий Константинович Гурджиев , Сергей Геннадьевич Коростелев , Сергей Георгиевич Кара-Мурза

Публицистика / История / Образование и наука