История одного поколения

— Знаешь, Ириша, — тщательно подбирая слова, чтобы не слишком сильно ее обидеть, отвечал он, — я понял одну истину, которую ты, к сожалению, в свое время упустила из виду.

— И что же это за истина?

— Такому старому холостяку, как я, надо уступать почти сразу, после первых же дней знакомства, и идти с ним в загс через неделю совместной жизни, когда оба уже убедились в том, что нисколько не надоедают друг другу. Но ни в коем случае нельзя было делать наоборот — сначала доводить дело до загса, а потом ложиться в постель и выяснять, способны ли мы друг другу надоесть!

— Ты хочешь сказать, что я тебе надоела? — самым холодным тоном поинтересовалась она.

— О нет! Я лишь хочу сказать, что абсолютно не могу себе представить, что мне не придется тебя никуда провожать и мы постоянно будем вместе…

Денис не успел договорить, когда в трубке раздались короткие гудки. Разумеется, этот разговор оказался последним, однако в день несостоявшейся свадьбы Князев изрядно выпил, отчаянно пытаясь понять — то ли он совершил роковую ошибку, то ли, подобно Евгению Онегину, «не создан для блаженства». Вполне возможно, что он поступил абсолютно правильно, поскольку нельзя жениться на симпатичной тебе женщине, если не испытываешь одного-единственного желания: чем дольше ты находишься в ее обществе, тем больше тебе хочется продлить это состояние!

Обо всех перипетиях своей личной жизни Денис постоянно сообщал Юрию Корницкому. Спустя десять лет после отъезда того в Америку Князев остался его единственным российским корреспондентом, поэтому только он досконально знал судьбу своего бывшего одноклассника, аккуратно храня все его письма, которые тот начал писать сразу же по прибытии в Вену — именно оттуда российские эмигранты разлетались потом по всему миру.

«Здорово, Дениска! С огромнейшим удовольствием прочел твое очередное послание. Порой меня одолевают такие острые приступы меланхолии, что я снова и снова вас всех вспоминаю, перебирая при этом наши школьные фотографии. Ничто не заменит друзей детства и юности — и я только здесь это по-настоящему понял. Мне вас всех очень не хватает, и гораздо больше, чем вам — меня, можешь мне поверить! Теперь о Европе. Австрия — очень гонорно (не путай с гонореей!), очень чисто, очень красиво. Сплошные музеи и ужасно культурные дети — короче, тоска! Но что касается Италии, то тут все иначе.

Перечислять подробности осмотра великих итальянских достопримечательностей я не буду, если захочешь — сам прочтешь в Большой советской энциклопедии. Скажу лишь об общем впечатлении: по-моему, в этих местах просто не могли не возникнуть подобные шедевры, настолько здесь все проникнуто духом великой тысячелетней цивилизации! Италия — это божественный рай, хотя сами итальянцы напоминают грузин — по темпераменту, нахальству, развратности и т. д. Меня даже уговаривали вступить на поприще гомосексуализма, уверяя, что „будет не больно, но очень приятно“! Мой ответ ты легко угадаешь, поскольку он, естественно, состоял всего из трех слов: „Пошли на…“. Больше всего я обалдел от „Давида“ Микеланджело, когда был во Флоренции, — просто стоял как вкопанный и с места не мог сойти…»

«…Уже в Америке я купил записи „Машины времени“, — и какая же ностальгия охватывает, когда я их слушаю, а за окном небоскребы Нью-Йорка! Это самый прекрасный и ужасный город на свете, поскольку здесь все перемешано воедино — и преступления, и чудеса суперсовременной цивилизации. Преступлений действительно много, но это не значит, что все жители испуганно сидят по домам. Напротив, это самый открытый город, где круглые сутки на улицах полно народу. Хотя, конечно, есть тут и такие кварталы, где даже днем не стоит появляться, если только не намазаться перед этим гуталином.

Я знаю людей, которые переезжали из Нью-Йорка в провинциальные американские города, где настолько тихо, что не запирают ни домов, ни автомобилей, но потом не выдерживали такой жизни и возвращались обратно. Американцы очень наивны и простоваты — верят честному слову и обожают говорить на одну-единственную тему — кто, где, с кем и как провел уикенд. В принципе, у меня среди них уже достаточно много друзей, хотя качественный уровень не тот — откровенничать они не любят и почти не пьют, а если и пьют, то твердо знают свою норму. Здесь не предложишь: „Пойдем добавим“ — не поймут-с! Умрешь со смеху, но, пару раз надравшись „по-русски“, я стал героем в глазах женского пола — настолько здесь ценят все необычное. Кстати, я начинаю отвыкать писать по-русски, поскольку теперь только с тобой и переписываюсь. А при моей нынешней работе писать удается только поздно вечером — сейчас, например, уже час ночи, так что извини за сумбурный тон. Между прочим, ты напрасно обижаешься на мою необязательность — я отвечаю на все твои письма, но, видимо, очень немногие из моих посланий доходят…»