История одной дружбы

Громко пели самцы зарянки, привлекая своей трелью самок, им подпевали садовые камышёвки. Издалека долетала рокочущая песнь соловья. Соловьиная песнь — особая песнь. Ночь выделяет её из птичьего многоголосья, и ветер с упоением разносит удивительно нежные звуки: то свист, то пощелкивания, то радость, то печаль.

Соловей поёт неспешно, с паузами, с плавными интервалами между отрывистыми песнями.

Шелестела листва, шумел ветер, над самой головой гудели провода, но всё тонуло в далекой и единственно-трогательной соловьиной трели.

На участке Сан Фёдыча встретил высокий жилистый мужчина со смуглым лицом.

— Зачем на улице свет включили? — с неодобрением спросил Сан Фёдыч. — Выключи. Ни к чему деньги переводить.

Большой бревенчатый дом егеря, напоминавший терем, стоял в самом центре просторного участка. От дома отходило несколько плиточных дорожек, в основном до подсобных помещений и старого гостевого дома. С двух сторон участок окружал лес, с третьей (если спуститься по пологому склону) блестело кристальное озеро. Главные его обитатели: зеркальные карпы, сазаны, форель, лещи.

В двухстах метрах от главного дома выстроились в ряд десятка полтора деревянных коттеджей, беседки, баня. Здесь нравилось проводить время любителям загородного отдыха. Нравилось охотиться на мелкую дичь, рыбачить на озере или просто, арендовав коттедж на выходные дни, устроить с компанией веселое времяпрепровождение.

Заведовал всем хозяйством Сан Фёдыч.

— Саша, — позвал он помощника, когда тот выключил свет, освещавший южную часть дома. — Помоги мне. Прими обезьяну.

— Привезли всё-таки?

— А ты сомневался?

— Не то чтобы очень… — пожал плечами Саша.

— Осторожнее, она спит после укола.

— Куда её?

— Вниз. В свободный вольер.

— Напротив Фриды? — спросил Саша, приподняв брови.

— Вот именно.

Пока спускались вниз, Саша молчал, а когда Сан Фёдыч открыл металлическую дверь и прошёл в помещение, залитое мягким белым светом, спросил:

— Надолго она к нам?

— Как получится. Документы справим, тогда и пристраивать начнём.

— Дорого документы обойдутся.

Сан Фёдыч потёр ладони.

— Не дороже денег.

— Оно, конечно, верно.

— Я, Саша, своего не упущу.

— Кто бы сомневался, — усмехнулся Саша.

Открыв вольер, Сан Фёдыч пропустил Сашу вперёд, сам остался стоять возле двери.

— Есть ей до утра нельзя, а воду свежую принеси. Налей в миску, и кружку металлическую захвати с бутылкой пластиковой.

— Кружку зачем?

— Не собаку купили. С шимпанзе дело имеем. Они лучше тебя с правилами этикета знакомы: за столом едят, ложкой-вилкой.

— Все?

— Не все, — хихикал Сан Фёдыч. — Дрессированные.

— А эта?

— Умная обезьяна. Кстати, её Юлькой зовут.

— Понял, — кивнул Саша. — Юлька так Юлька.

— Воду принесёшь, ко мне зайди сразу, расскажешь, что тут без меня было, — сказал Сан Фёдыч, потирая ладони.

…Поднявшись к себе и усевшись за массивным столом, Сан Фёдыч прикрыл глаза. День выдался суетным, долгим. Зато продуктивным. Ловко удалось ему обвести вокруг пальца этого простофилю Егора. Егора Степановича. Смешно. Мальчишка! Юнец! К тому же не чист на руку. Глазки-то забегали, когда про документы на обезьяну услышал. Дурак — что с него взять. Такую шимпанзе почти за бесценок продал. Правду ли сказал, что обезьяна у деда в деревне жила? Неправдоподобно. Но и Макс упоминал про деда, а Макс не дурак, врать лишний раз не станет. Тем более ему, Сан Фёдычу. А, ладно, что теперь думать-гадать. Юлька здорова, это и врачи подтвердили, анализы наверняка окажутся в норме, а документы будут готовы недели через три. Лёд тронулся. Получит Юлька паспорт (поддельный, разумеется) и вперёд на вольные хлеба.

Сан Фёдыч достал из внутреннего кармана нефритовый медальон с рельефным изображением беркута.

— Сколько же за неё просить? Раз в пять-шесть больше, чем заплатил Егору. Мало! В десять! В самый раз!

Сан Фёдыч захихикал, поцеловал медальон и, откинувшись на спинку кресла, прочитал полушёпотом «Храни меня, мой талисман» Пушкина:

Храни меня, мой талисман,

Храни меня во дни гоненья,

Во дни раскаянья, волненья:

Ты в день печали был мне дан.

Когда подымет океан

Вокруг меня валы ревучи,

Когда грозою грянут тучи —

Храни меня, мой талисман.

В уединенье чуждых стран,

На лоне скучного покоя,

В тревоге пламенного боя

Храни меня, мой талисман.

Священный сладостный обман,

Души волшебное светило…

Оно сокрылось, изменило…

Храни меня, мой талисман.

Пускай же ввек сердечных ран

Не растравит воспоминанье.

Прощай, надежда; спи, желанье;

Храни меня, мой талисман.

Глава четвёртая Опасное соседство