История одной любви. Окончание

Все волшебно выпиравшее подрагивало и пульсировало; нежная мякоть, трепетная и взволнованная, вибрировала, как пруд на закате от топота стада, идущего на водопой. Ирреальность происходящего выбрасывала агонизирующие мысли и принципы на помойку. Никто и никогда не откажется от награды, которой меня волею случая одарила судьба.

Судьба? Стоп. То, что происходит — награда? Этакая медалька, мимоходом навешиваемая случайному доброхоту, чтобы отвязался и не вякал?

Организм вздрогнул, и дурман обмана рассеялся. Очнулся мозг.

Не много ли Настя о себе воображает? «Награда»! Истинные награды завоевывают честью и славой, а не навязывают в полутьме, словно ведя на убой. Предлагаемое — не награда… если вылезти из колодца сознания озабоченного подростка. Это либо жертва (но, увы, не в случае с Настей, не придававшей значения таким мелочам), либо…

— Это не награда. — Я отстранился. — Это подачка. Извини, подачки меня не интересуют.

Нащупав на стене выключатель, я ударил пятерней сразу по всем кнопкам, отчего потолок и стены вспыхнули в истерической иллюминации.

Скривившаяся сощурившаяся Настя сделала шаг назад. Ее щеки горели. По груди разливались малиновые пятна.

— Ты груб.

— Прости. — Я лихорадочно заправлял и застегивал почти снятую с меня рубашку. — Я пришел не за этим. Я не собака, ты не кость. И в моем мире кое-то пошло по-другому, я уже не тот Кваздик, который радовался карточному выигрышу и не смотрел в суть.

— А какой? И куда ты смотришь теперь?

Настя с каким-то остервенением выпрямилась. На меня вновь грозно уставились пухлые бойцы любви.

Меня продолжало к ним тянуть. Вопреки всему. Как же глупо устроен организм, как он слаб и безволен. Кинули косточку — он и побежал, виляя хвостиком.

— Не хочу быть псом на поводке инстинкта, — выдавил я.

— Мы все чего-то хотим, а чего-то — нет, но не все в нашей власти. Кое-что приходится принять, скрепя сердце и скрипя зубами. Так устроена жизнь.

— Нет.

Продолжения не последовало. Я не знал, как облечь в слова творившееся в голове. Слова передадут сумбур, а в это время смысл, едва ухваченный мной за хвост, ускользнет.

Настя не выдержала:

— Что «нет»?

— Не жизнь так устроена. Это мы делаем ее такой. У каждого из нас она такая, какую мы себе выстроим. — В голове, наконец, прояснилось, и я твердо закончил: — Я только что понял главное: если мы не идем к мечте, мы идет от нее.

Сложив руки на груди, Настя вдумчиво разглядывала меня. В глубине небесных глаз полыхало то обидой вместе с жаждой немедленной мести, то смесью удивления и сожаления.

По ее сложившемуся мироустройству прошла трещина. Она знала правило: обещай, но не давай парню искомое, когда он просит, и давай, когда уходит, чтобы передумал. Пока мужик бегает на поводке надежды, он никуда не денется, из него можно веревки вить. Нам скоро диплом писать — чем не повод не отпускать «настоящего друга»? В свое время попытка перевесить на меня проблему не удалась, так почему не попробовать еще раз? Вполне можно угостить мальчика конфеткой и пообещать, что если будет хорошо себя вести, то ему подарят целую коробку.

Настя изо всех сил пыталась вернуть ситуацию в привычное русло. Ничего другого она просто не знала.

— Дурак! — принеслось, когда я, заправившись, сделал шаг к выходу. В Настином голосе появилось что-то злое, как у ее подружки Люськи. — Любой другой бы на твоем месте…

Вот и сказано самое важное. Я улыбнулся:

— Именно. Я понял, где мое место. Теперь я на своем месте. Другие пусть живут по-своему.

— Ты и половины не представишь из того, что я могу тебе предложить. — Настю душила обида первого в жизни отказа. — Та ночь у Люськи была только прелюдией. Ты дурак, потому что не понимаешь, от чего отказываешься!

— К сожалению, понимаю.

Даже скулы напряглись от боли этого понимания.

Пальцы автоматически шнуровали обувь, а непокорный взгляд, обреченно попрыгав по окрестностям, вернулся к живой роскоши, которую я покидал. Словно покидал ресторан, полный блюд, которых не отведал. Но… это чужой стол.

— Дурак, — уже намного глуше повторила Настя.

— Возможно. Я и сам уверен, что буду часто приходить к этому выводу, но я делаю то, что должен.

Настя хмуро фыркнула:

— Не строй иллюзий. — Она прикрылась, наконец, стянутым с кровати одеялом. — Никто не оценит твоей никчемной жертвы.

— Я оценю. Этого достаточно.

Лестница гулко стучала под переступавшими вниз ногами, а в голове стучала мысль-осознание: я только что чуть не сжег мост в будущее, о котором мечтаю. Настя — это мечта прежнего Кваздапила, который думал как Настя. Пусть тот Кваздик не любил Настю как личность — в том смысле, что не уважал — но он был таким же. Она поманила — он прибежал. Оба презирали друг друга, но мечты у них были одинаковые. Тот Кваздик мечтал о ночи с Настей.

Потому что у того, прежнего, Кваздика не было Хади.

Что-то не то говорю. Ее у меня и сейчас нет. Но что-то изменилось. Теперь я смотрел на вещи по-иному.

В машине я долго приходил в себя и лишь затем позвонил Теплицыной:

— Привет, это Кваздапил.

— Кто? А-а, вечером зайди, рассчитаемся.