История одной любви. Окончание

— Думал, порадуешься, что я жив, поинтересуешься здоровьем, новостями…

Я пытался унять пульс и дышать так, чтобы не сдувало мебель:

— Если голос бодрый, то здоров, если звонишь со своего номера — значит, главные проблемы позади. Поэтому спрашиваю то, что интересует меня. Скажи, где она?

Гарун помолчал некоторое время.

— Нужно встретиться.

— Куда подъехать?

— Машина в порядке? Жду в чайхане на овощном рынке. Я временно живу тут, у земляков, пока новую квартиру не найду.

Собраться и прыгнуть за руль — дело минуты. Я не ехал, а летел. Несколько кварталов пронеслись мимо в размытом виде, словно «Лада» преодолела сверхзвук. Состояние менявшихся невесомости и многократных перегрузок, что просто расплескивали по сиденью, прибавляли сходства сравнению.

Машенькины проблемы решим позже, сейчас на кону моя жизнь. Да. Именно жизнь.

Овощной рынок привычно бурлил. В нос шибануло сигаретным дымом, пылью, едким потом и смесью свежих и разложившихся фруктов. Чадили разворачивавшиеся грузовики. Место встречи находилось на задворках, покупатели здесь не появлялись, и продавцы приведением территории в божеский вид себя не утруждали — это же дело дворников, да-а? Когда лавчонки и развалы закроются, здесь промаршируют оранжевые жилеты, и будет шик-блеск-красота, а пока нужно или потерпеть, или не ходить, где посторонним не место.

Сегодня я не был посторонним. Машину пришлось оставить снаружи, у ждавших разгрузки фургончиков. На входе в спрятанную среди складов чайхану, куда местные жители почти не ходили, несколько горячих южных парней обсуждали что-то на своем языке. Появление чужака заставило их умолкнуть, меня проводили пристальные взгляды. Голоса вновь раздались, когда за мной захлопывалась дверь.

Внутри царили тишина и почти пустота, за единственным занятым столиком сидел Гарун. Он привстал. Движения получились замедленные, чувствовалась боль. Мы традиционно обнялись, похлопав ладонями по спинам, но сделали это осторожно. Когда оба уселись, Гарун указал на пузатый чайник со встроенным ситечком и пиалу:

— Наливай. Спасибо, что помог Хаде. Она передает привет.

Он откинулся на спинке стула и перевел дух.

— Где она?

— Кваздик, что с тобой? — На мне с удивлением замер взгляд темных глаз. — Хадижат уехала, и тебе не должно быть до нее дела. Я понимаю твой дружеский порыв, благодарю за помощь сестре, когда она оказалась в трудной ситуации, сам бы так поступил, но родственникам и землякам этого не объяснишь. Мы скрываем от них твое участие. Пришлось сказать, что квартиру, где скрывалась сестра, ты снял по моей просьбе как посредник, потому что хозяева сдавали «только славянам». Хватит об этом, теперь все в прошлом. Начинается новая жизнь, я оклемался, скоро все окончательно заживет. Не все, конечно. — Гарун скривился. — Бегать и прыгать как прежде не буду, качалка и борьба отменяются.

— Не прибедняйся, на кладбище гораздо неуютнее. Для человека с тремя пулями в груди ты выглядишь неплохо. — Я отхлебнул из пиалы и отставил в сторону. — Вернемся к Хаде. Я хочу увидеть ее.

Первоначальное легкое удивление друга сменилось гневливым недоумением, глаза выкатились:

— Что за хрень, Квазд? Это невозможно, сам понимаешь.

— Нет ничего невозможного. Можно хотя бы поговорить с ней? Дай мне ее новый номер.

— Прекрати. За такие слова…

— Я люблю ее!

Прошел миллион лет, пока друг не покачал головой:

— Жаль.

Провисла и потекла каплей сжигающей кислоты новая пауза.

— Это все, что ты можешь ответить?! — не выдержал я. — Я люблю Хадю, я хочу жениться на ней!

Гарун вздохнул. Он смотрел в сторону, глаза следили за полетом снулой мухи, прогревшейся на редком для здешних мест солнышке.

— Вы оба достойные люди, — сказал он, наконец, — но она не может быть твоей женой. И не в том дело, что вы разные, хотя это тоже. Если бы я был уверен, что с тобой она обретет счастье, то помог бы бежать и где-то устроиться. Ты же этот вариант имеешь в виду, когда говоришь о женитьбе?

— Вообще-то…

Гарун перебил:

— Именно этот, потому что понимаешь — обычной свадьбы быть не может. Но, повторяю, не в этом дело. Хадижат сосватали еще при рождении. На Кавказе у нее есть жених, они ждали совершеннолетия.

Ощущение — словно кувалдой в лоб и промеж ног одновременно. Нет, еще одна — в солнечное сплетение, чтобы забыть, как дышать. И по лопаткам, чтобы крылья отвалились, причем с костями и с мясом, навсегда.

— Почему она мне не рассказала?

Я бессмысленно рассматривал носок левой кроссовки. На нем прилипла луковая шелуха, принесенная с улицы. Поднять взгляд было невозможно.

— Зачем? — спросил Гарун.

Я мог бы сказать. Но… не мог. Пришлось обойтись общими словами.

— Гарун, я по-настоящему люблю Хадю, понимаешь? Когда она исчезла, я хотел ехать на Кавказ, искать ее.

— Не вздумай. У нее все нормально, ты все испортишь. На днях будет свадьба.

Мир перевернулся и застыл, как монетка, от которой ждали орла или решки, а она встала на ребро. Впрочем, нет, она провалилась в ливневый сток.

— Мне казалось…