История одной семьи

Горбунов доложил обо мне высокому начальству. Меня вызвали «на ковёр». Как же они на меня орали: да кто я такая, «что дерзко так считаться с ними стала»! Да что я о себе возомнила?! Да вылечу с треском со стройки вместе с моей с…й комсомольской путёвкой и не то что комнату, работу себе нигде не найду, по такой статье они меня уволят. Хвастаться не буду. Струсила я ужасно, еле сдерживала дрожь в коленках. Ещё минута – я разрыдаюсь или упаду в обморок. Из последних сил я еле слышно прошептала: «Воля ваша, я завтра же поеду в трест», – и ушла. Не помню, как добралась до своего рабочего места. А там уже все, кому надо, были оповещены, меня вызвал к себе начальник участка, сказал, что всё останется по-прежнему, только не надо мне никуда ехать и ни к кому обращаться и что с Бурханом тоже всё будет в порядке. Так мы с Мишей Бурханом победили. Он потом приезжал к нам с Лёвой домой на Варшавку, когда учился в институте, я помогала ему сдавать его «тысячи» по немецкому языку. Институт он закончил.

Комсомольский наш вождь был гораздо более симпатичным, чем партийный. Я с ним очень даже дружила. Не помню, как его звали, но с одной подружкой мы ему руки выкручивали только так. У меня к тому времени появилась на работе подружка. Наташа-нормировщица, с которой мы делили комнату, была очень симпатичной молодой женщиной. У нас с нею сложились вполне хорошие отношения, но, конечно, в подружки она мне не годилась. Она была гораздо старше, у неё был уже сынишка лет 6. А тут у нас в управлении и появилась новая девочка Лида Власова, дочка главного инженера нашего треста. Москвичка, студентка МИСИ (инженерно-строительного института), по каким-то причинам она была в академическом отпуске. Чем она у нас занималась, я не помню, но она очень много времени проводила у нас с Наташей в комнате и болтала с нами. Вот мы с ней и подружились и вместе с нею «крутили» нашего комсорга в своих интересах. Чего-то нам от него постоянно было надо – даже не помню, чего именно, и, несмотря на его сопротивление, мы этого от него добивались.

Надо сказать, что, получив очередную комсомольскую путёвку, я, придя на работу в СУ-8, на комсомольский учёт не встала, а потом испугалась: как бы это не помешало мне при получении комнаты. Года через полтора я обратилась к этому нашему комсоргу и велела ему поставить меня на учёт. «Ты что, – заорал он, – как я тебя поставлю, если ты два года даже взносов не платила?!» «А я заплачу, вот за каждый месяц по 10 копеек или ты больше хочешь?» – отвечала я. Он сердился, ругался, но мы с Лидой всё-таки заставили его поставить меня на учёт.

* * *

Вот таким образом я зарабатывала нам с Лёвой комнату, а тот в это время служил в армии, в танковом полку радистом. Писал он мне довольно регулярно, сначала на домашний адрес, а потом, когда я заметила, что папа не против того, чтобы перлюстрировать мою корреспонденцию (и даже не скрывал этого: «А что, я не имею права знать, что пишут моей дочери?» – удивлялся он моему возмущению), я велела Лёве писать мне «до востребования». Тогда почта наша располагалась на Таганке, напротив метро. Возвращаясь с работы, я заходила на почту, поднималась на второй этаж и протягивала в окошечко паспорт. Каждое письмо было долгожданным подарком! И как же мне сочувствовала девочка в окошке, если вдруг письма не оказывалось. Однажды долго не было писем, может быть, целую неделю. И вдруг! Подхожу к окошечку, а девочка, увидев меня, не дожидаясь моего паспорта, протягивает мне целую пачку писем, штук пять, наверное. И так она радуется за меня! Оказывается, Лёва был где-то «на учениях», за городом, и там была нерегулярная почтовая связь, а писал он мне всё равно, и при первой возможности отправил сразу несколько писем.

Вот, например, письмо от 16.01.1959 г.