История Первого Болгарского царства

Но Иоанн был неутомим. В апреле 878 г. его легаты — Евгений, епископ Остии, и Павел, епископ Анконы, — отправились в Константинополь с инструкциями, чтобы заехать по пути ко двору хана. Иоанн теперь решил испытать новый метод. Легаты привезли с собой четыре письма. Первое было адресовано греческим епископам в Болгарии, категорически приказывавшее им оставить в пределах тридцати дней епархию, которая принадлежала Иллирии, так же как и Риму[239]. Второе письмо было для Бориса. Здесь Иоанн использовал тон Николая. Он приветствовал Бориса с большой сердечностью; папа только желал предупредить его относительно опасностей быть привязанным к Константинополю, месту рождения схизмы и ереси. Он напомнил хану о судьбе готов, крещенных греками и вскоре ставших жертвами ужасного арианства[240]. Третье письмо предназначалось Петру из Болгарии, родственнику Бориса, который дважды участвовал в посольствах в Рим. Иоанн обращается к нему как к близкому другу и просит его использовать свое влияние на хана, чтобы возвратить его к престолу святого Петра[241]. Четвертое письмо было адресовано другому булгарскому аристократу, очевидно, брату Бориса, вероятно, монаху Дуксу, убеждая его сделать все возможное, чтобы помочь делу Рима[242]. Доставив булгарские письма, епископы двинулись в Константинополь с письмом к Игнатию, приказывая ему в том же резком тоне, который был использован и в письмах к греческим епископам в Болгарии, отозвать свое духовенство из Болгарии в пределах тридцати дней под угрозой отлучения[243]. Письмо императору Василию требовало от него, чтобы он помог папским легатам в их работе[244]. Но все письма были написаны слишком поздно. 23 октября 877 г. престарелый патриарх Игнатий умер. Тотчас как он умер, Василий заставил весь мир вздрогнуть, назначив на престоле его соперника, бывшего патриарха Фотия[245].

В Риме и в Константинополе ситуация полностью изменилась. Но в Болгарии все оставалось по-прежнему. Ни хан, ни его знать не ответили на папские письма, и при этом греческое духовенство не оставило Болгарию. И все же папа не мог отказаться от своих надежд. Он должен был принять новую политику в отношении Константинополя. Возвращение Болгарии под римское покровительство очень помогло бы ему. Еще раз в 879 г. папа написал Борису и его боярам, Петру, Цергобулу и Сондоку. На сей раз письма были отправлены через Иоанна Пресвитера, папского легата в Далмации и Хорватии. Там, в то время, как он писал, небо прояснялось; Здеслав, князь Хорватии, ставленник Византии, только что был смещен Бранимиром, сторонником Рима. Бранимир проследил, чтобы Иоанн Пресвитер благополучно достиг Болгарии. Тон папы в обращении к Борису оказался весьма просительным и примирительным; он принес извинения, как если бы хан был рассержен его прежним посольством[246].

Тем временем он был значительно ободрен своими деловыми отношениями с патриархом. Фотий с некоторым вызовом и даже нелогично, только чтобы доставить удовольствие императору, искал папского одобрения своему назначению. Иоанн, проявляя несчастную страсть к успешным сделкам, известную как проявление реализма, предложил свое согласие при одном условии, демонстрирующем самую большую тоску его сердца, — чтобы Константинополь оставил церковь Болгарии. К удивлению папы, патриарх быстро согласился. Еще раз папские легаты совершили путешествие в Константинополь, чтобы принять участие в соборе и договориться о мире.

Собор открылся в ноябре 879 г. и работал без помех. Император Василий, нося траур по старшему сыну, не присутствовал; Фотий управлял деятельностью собора, как желал. Римские легаты, не знавшие греческого языка, не сознавали, что самооправдание Фотия, с энтузиазмом принятое 383 присутствующими епископами, было облегчено неправильным переводом папского письма; они также не сумели понять, что подписывали решение, которое отказывало папе в праве запрещать назначение светских лиц на епископские должности, и за анафему против всех, кто добавлял к Никейскому символу веры, то есть против всей Западной Церкви, виновной во вставке «filioque». Вопрос о булгарской церкви был отдан на решение императора, который снизошел до того, чтобы решить его в пользу Рима. Удовлетворенный Рим, как рассчитывал Фотий, не бросил бы вызов императору, тогда как, устанавливая право императора принимать решения, Константинополь получал свои гарантии[247].