История политических и правовых учений

Всматриваясь в ход революций XIX в., Толстой пришел к выводу о бесперспективности революционных средств сокрушить реакцию и власть правящих классов: «Очевидно, революция не может теперь одолеть государственную власть. Остается одно: такое изменение мировоззрения народа, при котором он перестал бы служить насилиям правительств. Такое изменение может произвести только религия...» Именно отсюда вытекает толстовская религиозно-нравственная и глубоко политичная идея «непротивления злу насилием».

Разумеется, ни одно государство, ни одна власть, если это власть, не могли согласиться с Толстым. Иначе это было бы самоуничижением и самоуничтожением. Не могли с означенной идеей согласиться и последовательные революционеры[127]. Ленин написал порядка семи работ, посвященных взглядам Толстого, и в одной из них он пишет: «...Всякая попытка идеализации учения Толстого, оправдания или смягчения его “непротивленства”, его апелляций к “Духу”, его призывов к “нравственному самоусовершенствованию”, его доктрины “совести” и всеобщей “любви”, его проповеди аскетизма и квиетизма и т. п. приносит самый непосредственный и самый глубокий вред». Однако в объективной оценке ненасильственных идей Толстого следует учитывать, что их не следует расценивать как примирение со злом. Напротив, Толстой был очень активен в неприятии всех видов угнетения и порабощения, активно протестовал против подавления личности.

Впрочем, не только большевики, но и некоторые откровенные противники большевистской идеологии не принимали позицию Толстого. И. А. Ильин написал работу «О сопротивлении злу силою». Н. А. Бердяев обрушился на нее со всей страстью верующего христианина, обвинив Ильина в антиисторизме, отвлеченном морализме, приверженности к смертной казни и проч., написав «Кошмар злого добра». Более того, Бердяев усмотрел в позиции Ильина дух большевизма, насильничество и злобность, хотя и в противоположных целях. В эмигрантских кругах зарубежья идеи Л. И. Толстого вновь оказались в центре полемики. 3. И. Гиппиус в этой полемике апеллировала к В. С. Соловьеву, который (как бы в ответ и Толстому, и Ильину) искал мост между бездною мертвого и мертвящего «непротивления злу», с одной стороны, и бездною злого и также мертвящего насилия — с другой.

Часто можно слышать, что именно в России свойственно было предаваться правовому нигилизму и взывать к совести. Ан нет! В далекие времена американец Генри Торо написал работу с характерным названием «О гражданском неповиновении». Ставятся те же толстовские вопросы: «Может ли гражданин хотя на секунду передоверить свою совесть законодателю? Зачем тогда каждому человеку совесть?» И ответы выдержаны в толстовском духе: «Я думаю, что мы прежде всего должны быть людьми, и только потом — подданными. Нежелательно воспитывать такое же уважение к закону, как к справедливости. Единственная обязанность, которую я могу принять на себя, — это в любое время делать то, что я считаю справедливым». Рассуждения эти, как и выводы Толстого, навеяны тем, что законы оказывались сплошь и рядом несправедливыми.

Борцом за справедливость и за гражданские права был последователь гандистских позиций в США, всемирно известный теперь негритянский священник Мартин Лютер Кинг (1929—1968). У него можно найти ряд принципиальных позиций ненасильственной теории[128].

«До чтения Ганди, — пишет Кинг, — я пришел к выводу, что мораль Иисуса является эффективной только для личных отношений. Мне представлялось, что принципы “подставьте другую щеку”, “возлюбите врагов ваших” имели практическую ценность там, где индивиды конфликтовали друг с другом, там же, где был конфликт между расовыми группами или нациями, был необходим другой, более реалистичный подход. Но после прочтения Ганди я осознал, что полностью ошибался».

Знакомство с ненасильственной теорией помогло Кингу найти метод для социальных преобразований. «То интеллектуальное и моральное удовлетворение, которое мне не удалось получить от утилитаризма Бентама и Милля, от революционных методов Маркса и Ленина, от теории общественного договора Гоббса, от оптимистического призыва Руссо “назад, к природе”, от философии сверхчеловека Ницше, я нашел в философии ненасильственного сопротивления Ганди. Я начал чувствовать, что это был единственный моральный и практически справедливый метод, доступный угнетенным в их борьбе за свободу». Впрочем, для священника и не удивительно чувство благоговения к Нагорной проповеди с ее величественным учением о любви и методу ненасильственного сопротивления Ганди. В большей степени примечательно то, что Кинг приводит ряд своего рода научных аргументов в обоснование содержательной стороны принятого им идеала.

Во-первых, он акцентирует внимание на том, что ненасильственное сопротивление — это не метод для трусов, это сопротивление. «Этот метод физической пассивности, но мощной активности духовной. Это не пассивное непротивление злу, а активное ненасильственное сопротивление злу».