История прибалтийских народов. От подданных Ливонского ордена до независимых государств

В 1890-х годах прорвался и навеянный духом времени социал-критический и враждебный традициям натурализм в виде революционно-демократического движения «Новое течение» (Jaunä sträva), вызвавшего раскол латышской общественности. Ведущими представителями этого нового направления в искусстве и духовной жизни являлись литературный критик Янис Янсонс (1872–1917), поэт и переводчик Эдуард Вейденбаум (1867–1892), поэтесса Эльза Розенберга (1868–1943), творившая под псевдонимом Аспазия, и ее супруг, лирик и драматург Янис Плиекшанс (1865–1929), известный также как тонко чувствовавший переводчик (в том числе и «Фауста» Гёте в 1898 году). В этой поэтической семье связались воедино натурализм и политика, а после революции в 1906 году появилась группа поэтов, программно выступившая за новый индивидуалистический эстетизм[287].

У эстонцев известные национальные поэты появились позже, чем у латышей, но у них тоже вслед за народными сказителями, в частности Августом Кицбергом (1855–1927) и Юханом Лийвом (1864–1913), появилось натуралистическое направление критического реализма, представленное в 1900 году среди прочих романом Эдуарда Вильде (1865-1933) «Война в Махтра» (Mahtra sõda), а также сатирическими новеллами Карла Эрнста Петерсона (1868–1958). Возникновение новой эстонской литературы обозначило основание в 1905 году литературно-художественной группы «Молодая Эстония», которая под руководством поэта и критика Густава Суйтса (1883–1956) преодолела эпигонство[288] и стала соответствовать общеевропейскому уровню. При этом манифестом группы стало стихотворение Суйтса «Останемся эстонцами, но станем и европейцами!». Будучи по своей сути представителем нового романтизма, это движение следовало финскому и скандинавскому примеру. Летом же 1913 года в Ревале центром эстонской культурной жизни стало показательное открытие здания театра и концертного зала «Эстония».

В противовес этим показателям мощного развития культурной жизни прибалтийских народов были и интеллектуально-социальные явления, которые, возможно, еще более отчетливо доказывали, что латыши и эстонцы стали частью интеллектуализации европейского цивилизационного процесса. Ведь у обоих народов уже с 1880 года начало отмечаться постоянное снижение рождаемости, и эту тенденцию остановить не удавалось. Правда, до сегодняшнего дня нам доступны статистические расчеты того времени лишь в отношении отдельных областей.

Причины падения рождаемости, как и везде, следует искать не в экономическом положении, а в области убеждений. Все заключалось в том, что материализм начал захватывать мышление молодого поколения, что вело к распущенности, начавшей ощущаться во всей жизни народов. Не случайно перед Первой мировой войной как среди латышей, так и среди эстонцев все чаще раздавались сетования на национальное равнодушие. Сказывался и пережитый шок от 1905 года – уехавшие вглубь России прибалтийцы, а среди обоих народов таковых было немало, не могли найти для себя персонального применения. К тому же от русской политической жизни до Прибалтики доходило беспокойство, характеризовавшее время между революциями, а в самом крае нарастала раздробленность политических партий.

Здесь отмечалась деятельность организаций буквально всех политико-идеологических оттенков – начиная от буржуазно-консервативных и старокрестьянских партий, все еще ценивших симбиоз с немцами, а также либерально ориентированных национал-демократов и кончая опиравшимися на Маркса и обучившимися у него социалистами, у которых подавление революции их пыл не остудило.

Немало эстонцев и латышей (среди последних около 10 000) после неудавшейся революции эмигрировало в Америку. Но от самой революции в атмосфере продолжили наблюдаться веяния ненависти и ожесточения. С другой стороны, политическая эмиграция, какой бы трудной она ни была, открывала перед наиболее одаренными людьми выгодные и перспективные горизонты. Не случайно поэт Янис Райнис уехал в Швейцарию, инструктор по молочному хозяйству Карлис Улманис и тогда еще молодой Маргерс Скуениекс, оба будущие премьер-министры, эмигрировали в США и Англию. Будущий же первый президент Эстонии Константин Пятс (1874–1956), которого тогда приговорили к смертной казни, вместе со своими соратниками бежал в Швейцарию.

Дух времени не прошел и мимо прибалтийских немцев. И хотя немецкое руководство в городе и деревне было настроено консервативно и монархически, все же среди людей немецкой национальности, точнее, среди немецкой буржуазии в Риге было немало сторонников либерально-демократического течения. При этом антагонизм политических направлений, находивший отражение в яростных газетных баталиях, происходил не столько из социальных различий, сколько из разнообразия духовных влияний.

Растущее благосостояние и оживленная духовная жизнь не могли ввести в заблуждение людей, умевших взглянуть на события глубже, чем остальные, в том, что немцев остзейских провинций подстерегали серьезные внутренние опасности.