История прибалтийских народов. От подданных Ливонского ордена до независимых государств

Дело заключалось в том, что в результате индустриализации и экономического подъема, в особенности Риги и Реваля, возникли такие профессиональные слои, которые не могли вписаться в изжившие себя сословные формы. И такое социальное расслоение, а лучше сказать дифференциация, как и везде, было исторической необходимостью. Однако корпоративные традиции у прибалтийских немцев оказались настолько сильными, что продолжали удерживать в старых рамках и предпринимателей, и инженеров, и торговых служащих в первом или даже во втором поколении.

Тем не менее сословная структура была все же уже подорвана, и среди прибалтийских немцев получили хождение различные буржуазные и материалистические учения. Причем наиболее глубоко этому оказалось подверженным сословие немецких ремесленников. И причиной здесь послужила не столько конкурентная борьба с фабриками, из-за которой оно зачахло, и не введение в 1866 году свободы предпринимательства, положившей конец уже насквозь дырявым гильдиям, сколько потрясения, охватившие весь социальный мир. Эти потрясения поколебали само признанное всеми место ремесленного сословия в структуре общества, поставив под вопрос его корпоративную честь и разрушив принятые в данном сословии нормы общественной жизни.

Правда, кое-что удалось предотвратить и даже укрепить за счет новой национальной солидарности. Однако все чаще стали проявляться взгляды оторванного от своего сословия так называемого маленького человека, который, полный разных страхов, интереса к традициям не проявлял, а со стороны немецкого аристократической слоя обычно не замечался и часто подвергался унижениям.

Наиболее здоровая часть немцев проживала в сельской местности, все еще, несмотря на многократно возросшие жизненные притязания, оставаясь хранителем старых устоев. Ведь обладание крупным земельным наделом по-прежнему приближало часть немцев к природе и само собой помогало сохранению традиций. Причем это относилось не только к дворянам. Уважаемый всеми прибалтиец немецкой национальности по-прежнему оставался земледельцем и охотником. Однако и здесь незаметно происходили затрагивающие первоосновы перемены.

Знамением времени являлось падение рождаемости, в том числе и у немцев. До 1880 года, несмотря на продолжавшийся отток людей в растущие города, благодаря естественному приросту населения и все еще имевшим место случаям переселения из Германии, а также онемечиванию поднявшихся по социальной лестнице латышей и эстонцев, численность немцев в сельской местности стабильно увеличивалась. Однако затем она стала сокращаться, достигнув в областях будущей Латвии следующих показателей: в 1881 году на селе там проживало 38 450 и в городах – 98 237 немцев, но уже в 1897 году в сельской местности – всего только 23 379, а в городах – 95 306 лиц немецкой национальности.

Основной причиной сокращения общего числа немцев в те годы, конечно, являлись следствия давления политики русификации, побудившего многих немецких полукровок изменить свою национальную принадлежность. Снижение рождаемости в Риге наглядно демонстрируют следующие цифры – если на 1000 немцев в 1881–1882 годах приходилось в среднем еще 35,2 новорожденного, то в 1896–1897 годах – 27,4, а в 1913–1914 годах – всего лишь 13,9, показатель, близкий к величине 1931–1932 годов, составлявший 8,7 новорожденного немца.

Определенную опасность стал таить в себе и отток немцев в русскую глубинку, где можно было довольно легко заработать приличные деньги. При этом широкий образ жизни русских способствовал все более распространявшейся приватизации. Одновременно, как во времена оголтелой русификации, по прибалтийским немцам вновь прокатилась волна отставок, которой противостоять смогли далеко не все.

В результате к уехавшим в Германию из ведущей прослойки в 1890-х годах в 1905–1906 годах добавилось еще примерно сто семей. О том же, как тяжело принимались подобные решения ответственными людьми, лучше всего свидетельствуют слова ландрата Макса фон Сиверса, сказанные им на заседании лифляндского Законодательного собрания в марте 1906 года: «Часто я становился невольным свидетелем того, как некоторые отцы, прежде чем отважиться обратиться к своим детям, запирались в комнате и, обхватив голову руками, долго не могли прийти к решению, стоит ли сказать им: „Спасайтесь! Берегите свои чистые сердца, дорожите образованием! Уезжайте отсюда! Здесь вам больше нечего ожидать!“, или призвать их остаться, осознавая при этом, что работа всей их жизни оказалась напрасной? Поистине, это были такие ощущения, которые способны потрясти даже очень сильного человека и заставить его засомневаться».

Общественное мнение осуждало, но ничего не могло поделать с тем, что с началом революции и до апреля 1907 года многие землевладельцы стали предлагать русскому Крестьянскому поземельному банку выкупить их наделы. Согласно сообщению в ведущей рижской немецкой газете, в Курляндии таких имений насчитывалось 34, в Лифляндии – 68, а в Эстляндии – 27, из которых вышеназванный банк скупил за указанный срок в Лифляндии 7 и в Эстляндии 2 хозяйства.