История разведенной арфистки

Она с силой касалась струн, перекрывая завывания ветра, налетавшего из пустыни, и впечатление от ее игры было более глубоким и мощным, чем если бы играла она в самом замечательном концертном зале. Охранник, пораженный, спустился с подиума на землю и застыл в нерешительности, не понимая до конца, следует ли ему прервать это несанкционированное представление, но, бросив взгляд на шестерых женщин массовки, пробудившихся к жизни от звучащего волшебства Сен-Санса, заставившего их окружить арфу и ее хозяйку, отказался от проявления какой бы то ни было инициативы, со своего места следя за сильными пальцами и невольно подходя все ближе и ближе.

А она, вся отдавшись красоте ею же извлекаемых звуков, поочередно нажимая на педали, все играла и играла, осознав вдруг, что превосходит в эту минуту самое себя, и зная твердо, что не допустила в этом спонтанном исполнении ни единой ошибки и что никогда не играла так хорошо.

На окружавших ее слушателей она не смотрела и даже не улыбнулась им. Время от времени, по профессиональной привычке, она бросала быстрый взгляд на подиум, сосредоточив взгляд свой на рядах синих и красных струн; всем своим существом она хотела понять лишь одно – успевает ли за ней тот невидимый, но от этого не менее реальный оркестр, присутствие которого каждую секунду она ощущала у себя за спиной.

Когда она закончила, взяв последний аккорд, вся окружавшая ее массовка разразилась аплодисментами. Но точнее всех общее впечатление выразил охранник, сказавший с почтительной грубостью:

– Если ты так здорово играешь на этой своей штуке, какого черта ты делаешь в массовке?

– Так уж получилось, – ответила Нóга. – Я ведь на самом деле арфистка. А сюда попала, потому что…

И тут она неожиданно для себя рассказала этим, совершенно незнакомым ей людям всю историю последнего времени, связанную с экспериментом по переезду ее матери в хорошо обустроенный пансионат для людей, нуждающихся в помощи, и о злоключениях ее жизни старом родительском доме.

– И когда же все это разрешится? – прозвучал вопрос.

– Не позднее чем через месяц, – ответила Нóга, поднимаясь из-за арфы. – Ровно столько я отвела на все это дело.

Микроавтобус в конце концов появился и повез их в гостиницу. Ей пришлось делить номер в просторном и убранном помещении с видом на Мертвое море с одной из старших по возрасту участниц массовки, бывшей в прошлом солисткой оперы, перешедшей позднее в хор, совместное проживание с которой оказалось для Нóги на редкость приятным. Они говорили о музыке и о жизни, и соседка ее по комнате исполнила для нее несколько пассажей из «Кармен», продемонстрировав, насколько глубокими могут быть расхождения между солистами и хором.

Представление начиналось в девять, и певцы, музыканты и танцоры вместе с администрацией должны были в полной готовности быть на местах к семи.

Как только заходящее солнце начало исчезать за громадой Масады, бросая последние слабые лучи света на мрачнеющую поверхность Мертвого моря, музыканты извлекли свои инструменты и воздух наполнился разорванными звуками, в которых истинные знатоки могли различить обрывки и осколки любимых своих мелодий. Нóга, укрывшаяся за одним из склонов, одетая так, как подобало быть одетой деревенской девушке рядом с ослом, тоже приукрашенным парадной сбруей, позванивавшей болтавшимися на шее колокольчиками. Владелец этого красавца сидел в сторонке, покуривая в окружении подростков.

– Каким количеством пассажиров вы заполните вашу повозку? – спросил он Нóгу и рассмеялся.

– А сколько из них под силу повезти вашему ослу?

– Четверых уж точно. Но в опере требуется, чтобы минимум двое бежали позади повозки, чтобы двигалось все быстрее… живее, поэтому, если это тебе интересно, мы дрессировали наших ослов так, как в древние времена их дрессировали здешние арабы. Арабы из Андалузии.

Детишки были облачены в живописные и разноцветные лохмотья, но обуты в начищенные до блеска башмаки. Похоже, что все это, взятое вместе, сильно повышало цену осла и кибитки при сдаче их в наем.

В конце концов они утрясли и вопрос о количестве детей. Двое из соискателей уселись в кибитку, три, как договорились, будут бежать позади.

– Все они – это братья и сестры? – поинтересовалась Нóга.

– Кто-то да, а кто-то нет, – ответствовал араб.

Незадолго до восьми сильный луч прожектора осветил Масаду, превращая миф в реальную жизнь. Крошечные огоньки ровно в восемь пятнадцать осветили несколько дюжин пюпитров, за которыми музыканты пытались согреться – и разогреть инструменты. В отдалении нарастал, приближаясь, рев автотранспорта, доставляющего зрителей к месту выступления.