История разведенной арфистки

На время антракта они решили не покидать своих мест, но когда громкоговоритель объявил, что перерыв будет несколько большим, чем планировалось первоначально, они присоединились к толпе посетителей, мощным потоком устремившейся в закусочный бар, из которого несколько дверей вели в место для отдыха и портативные, в виде отдельных боксов, туалеты – узкие, оснащенные всем необходимым, стоявшие бок о бок без разделения на мужские и дамские, – их было вполне достаточно, чтобы очередь продвигалась с отрадной быстротой. И тем не менее, когда Хони и его мать прибыли, очередь была еще достаточно длинной, и Хони, нырнув в недра закусочной, вынырнул оттуда со стулом, на котором пожилой женщине можно было расположиться с условным комфортом.

Это время, которое случай предоставил Хони побыть наедине с матерью, предоставило ему и возможность приложить, как ему казалось, окончательное и последнее усилие для того, чтобы склонить ее к переезду в дом для престарелых – лучший из существующих, да еще и расположенный рядом с ним. Было оговорено, что Нóга вернется в Европу в ближайшие три недели, так что времени для раздумий, можно считать, совсем не оставалось. Однако мать, которая догадывалась о его намерениях, вовсе не расположена была решать подобный вопрос второпях и делала вид, что не понимает намеков Хони, который для себя склонен был считать решение о переезде в Тель-Авив своего рода fait accompli[7].

Когда он заметил, что ее очередь в одну из кабинок вот-вот подойдет, она обратила его внимание на женщину лет сорока, дожидавшуюся своей очереди неподалеку.

– Погляди-ка хорошенько, – сказала она. – Не правда ли, она похожа на нашу Нóгу?

– С чего это ты решила? – сказал Хони.

– Посмотри на форму ее головы, – стояла на своем мать, – посмотри на ее прическу. Она точно так же завязывает волосы узлом, разве нет? И посмотри, как она стоит…

Но прежде чем он успел ответить, кабина туалета освободилась и женщина, о которой шла речь, исчезла внутри. Очередь на шаг продвинулась, и крепко сбитый мужчина с полосой седины, выделявшейся в его прическе, оказавшийся первым, обернулся, заставив сердце Хони только что не выскочить из груди, ибо он узнал в нем бывшего мужа своей сестры.

– Ури! – крикнул он так, как если бы опасался, что этот человек постарается избежать встречи с ним. – Ури!!!

Что такое было в его голосе? Что-то похожее на чувство вины… Что-то…

Мать обернулась. Лишь минуту тому назад она заметила женщину, похожую на свою дочь, и вот внезапно бывший ее зять возникает собственной персоной. И в ту же секунду подошла ее очередь занять туалет… что она и сделала.

Хони с силой стиснул плечи утраченного навсегда шурина и, не тратя времени на разговоры о житье-бытье, быстро ввел его в курс всех дел, связанных как с Иерусалимом, так и с Тель-Авивом.

– А где Нóга? Она здесь, с вами?

Хони рассмеялся.

– Здесь-то здесь. Да не тут. Она снаружи.

– В оркестре? – лицо Ури просветлело. – Она нашла себе работу в Израиле?

– Еще нет, – сказал Хони. – Точнее сказать, не совсем.

Произнося это, выглядел он чуть-чуть глуповато. И он поведал своему бывшему родственнику всю историю, связанную с массовкой.

Тем временем дверь туалета открылась и закрылась, и женщина, напоминавшая матери о ее дочери, возникла, остановилась и, улыбаясь, дотронулась до Ури, который после некоторого колебания смущенно представил ее как свою жену, как если бы сам он был здесь среди людей, совсем ему чужих.

Репродуктор возвестил о начале второго акта, и Ури резко оборвал разговор, прежде чем Хони смог представиться второй его жене или хотя бы пожать ей руку.

Публика, уставшая от затянувшегося ожидания, поспешила на свои места, но мать его все еще не появлялась, и он испугался, что она, растерявшись, не сумеет отыскать своего кресла в первых рядах партера, тем более что и сам он не был до конца уверен, где оно расположено. Репродуктор воззвал к публике в последний раз, и непрерывный вихрь звуков, издаваемых инструментами, наполнил воздух, в то время как Хони метался от туалета к туалету, тихонько, подобно маленькому заблудившемуся малышу, повторяя: «Мама, мама… где ты… что случилось?», легко постукивая по дверце очередного туалета. В конце концов она появилась; лицо ее было вымыто и искусно припудрено, волосы уложены по-новому и выглядела она на десять лет моложе. Объяснилось все просто – в ее кабинке оказалось зеркало, которое подвигло посетительницу сначала освежиться прохладной водой, затем (что естественно) напудриться и заодно уж разобраться с немного пострадавшей прической, с которой, как показалось матери, ей было более к лицу предстать перед новой Кармен.

На пути к своим местам Хони рассказал ей о жене Ури, изумившись последовавшей реакции матери, не без ехидства заметившей:

– Не вижу ничего странного в том, что он нашел себе женщину, похожую на возлюбленную, которую он бросил. Но о чем вы с ним толковали? И что ты ему сообщил?

– Ничего особенного. Мы разговаривали пару минут, не больше – в основном о нашем эксперименте – я имею в виду о твоем…