– С чего ты решил, что должен что-то ему рассказывать? Его это не касается. Нисколько.
– Просто так. Безо всякой причины.
– Не ври. Ничто не происходит без причины.
– А здесь произошло.
– Надеюсь, ты не сказал ему, что Нóга будет на сцене?
– Сказал… не сказал… – Хони явно был рассержен. – Я что, должен сейчас помнить о каждом сказанном слове? Я ведь сказал тебе – это был короткий разговор – несколько фраз, а потом Ури оборвал его. Слава Богу, они разошлись девять лет тому назад… И кого это все теперь должно волновать.
29
Известие о том, что бывшая его жена вскоре появится на сцене, почему-то сильно подействовало на Ури, но он постарался ничем не выдать своих чувств, связанных с подобной новостью, сидя рядом с теперешней своей спутницей жизни. Тем не менее, хотя места их находились в самой середине ряда и почти вплотную к сцене, он все время озирался в поисках бинокля.
– Зачем тебе нужен бинокль? – спросила удивленная жена. – Мы ведь сидим совсем недалеко от сцены.
– Так-то оно так, – отвечал он ей, – но все-таки весь первый акт я пытался разглядеть, кто же на самом деле Кармен, а в конце концов узнал, что во втором акте в этой роли будет кто-то другой. Не знаю, как тебе, а мне хотелось бы эту замену разглядеть.
И он попросил сидевшего рядом с ним мужчину, не может ли тот на мгновение передать ему театральный бинокль, и, как только раздались первые звуки, он быстро поднес его к глазам, не опуская до тех пор, пока сосед не попросил его собственность вернуть.
Ури так и не удостоверился, что сумел определить, кто из этой пестрой толпы Нóга. В какую-то минуту ему показалось, что он узнал ее среди контрабандисток, передвигавшихся меж холмами, одетых, как одеваются в дорогу – так, чтобы удобно было тащить на спине мешки с краденым товаром. После того как ему пришлось вернуть бинокль, он начал всматриваться в других женщин. Делал он это так необъяснимо пристально, что обозленная жена не смогла сдержать своего раздражения и, поджав губы, процедила:
– Что с тобой? У тебя проблемы? На что ты все время пялишься?
– Хочу получше разобраться в том, что происходит.
– Я не об этом. О чем, между прочим, ее брат говорил с тобой?
– Ни о чем. Их мать собирается перебраться в специализированный пансион для пожилых одиночек. Только и всего.
Их перешептывание явно смазывало стройность звучания хора, и недовольные реплики соседей последовали со всех сторон.
Поскольку они жили в Иерусалиме, в квартале Маале-А думим, неподалеку от Восточного Иерусалима, а дети их в этот час давно уже спали под попечением соседей, домой они добрались в полночь, потратив на дорогу немногим более часа. Жена его, заметив мрачное настроение мужа, снова и снова пыталась понять смысл того, что он сказал ей во время перерыва, но Ури вообще отказался продолжать разговор.
Утром, после недолгих часов беспокойного сна, он поднял детей и отправил их в школу, после чего продолжил путь по направлению к своей работе в Министерстве окружающей среды, расположенном в Иерусалиме, где он рассказал двум своим секретаршам об опере в пустыне, включая эпизод о том, как песчинки помешали прозвучать голосу известнейшей оперной певицы, из-за чего партию ее пришлось передать какой-то местной Кармен. В полдень он оказался в одном из других департаментов, пытаясь найти чиновника, отвечающего за состояние окружающей среды в районе Масады. Предстоявшее этой ночью исполнение оперы было третьим и последним, а потому, прежде чем вся оперная банда – все эти продюсеры и режиссеры, уберутся в Тель-Авив, набив карманы выручкой, неплохо было бы убедиться, что Масада не превратится благодаря их заботам о просвещении народа в одну огромную мусорную свалку. Но за всем этим стояло одно – он не мог не думать о бывшей жене, которая через несколько часов вновь окажется на сцене среди артистов массовки, и так он добрался до склада запасного оборудования и разжился там прекрасным полевым биноклем. «Хватит ли мне сил перенести все это?» – спрашивал он сам себя, укорачивая время пребывания на работе, поспешая домой, чтобы оказаться там раньше детей, и стягивая рубашку в неясной надежде хоть ненадолго забыться сном.
Он проснулся около четырех и застал суетящуюся экономку и жену, слоняющуюся по дому с красными от недосыпа глазами и непрерывно зевающую по той же причине. В этом частично (а может быть, и целиком) была и его вина, и разве удивительно, что он принял это близко к сердцу? Волна заботливости накрыла его, и после ужина он убедил жену лечь пораньше, пообещав, что в следующем году исполнение «Кармен» у подножья Масады они встретят постояльцами самой фешенебельной из гостиниц Мертвого моря.
– Ну уж нет, – ответила жена. – Следующую оперу, если до нее дойдет дело, мы будем слушать в театральном зале, где не будет никакого открытого неба.