История разведенной арфистки

В пять минут десятого высокий и тощий дирижер триединой – ивритской, арабской и итальянской – идентичности прибыл, облаченный в черное, делавшее его похожим на протестантского проповедника, если не считать маленькой ермолки, пришпиленной к парику, что гарантировало сохранение внешнего вида в случае внезапного порыва ветра. Во время пребывания в составе филармонического оркестра Арнема Нóга была наслышана о его манере дирижирования, так что сегодня ей выпал случай убедиться в правдивости (или надуманности) этих сплетен собственными глазами.

По мере того как гасли огоньки, освещавшие сцену, звуки «Кармен», доносившиеся из оркестровой ямы, все сильнее заполняли воздух. И хотя музыка эта была знаменита и всем знакома, красота ее продолжала восхищать и изумлять. Массовке был подан знак, после чего Нóга поднялась с места и повела своего осла, размышляя, насколько его длинные уши восприимчивы к оперной музыке.

Двое арабчат, сидевших в кибитке, взмахами рук приветствовали восхищенную публику, не задумываясь о том, было ли это предусмотрено сценарием. Тройка, топавшая сзади, напевая, вносила в это действо свою лепту. Они пересекли сценическую площадку с севера на юг, едва не столкнувшись с такой же повозкой, двигавшейся с юга на север. И в то время, пока сборщики табака старались при помощи кулаков выяснить, кому из них достанется внимание женщин, осел, не переставая брести, изверг из своего организма прямо на сцену огромную кучу. «Вот это да, – ошарашенно сказала себе самой Нóга, в то время как аромат свежего навоза буквально забил ей ноздри. – Здесь что ни минута, то подарок». Она уже представляла, как развлечет своих друзей из Арнема рассказом о своем превращении в одну из участниц массовки. И все это время она не переставала подхлестывать ослика, тащившего повозку с детишками к дальней стороне холма, где, среди бравурной музыки и грохота барабанов, она различала скромные переборы арфы.

Представление закончилось в середине ночи, но участники смогли добраться до гостиницы только к двум часам утра. На конторке портье ее ожидало сообщение от брата.

«Нóга, милая! Йони заболел, а Сара ни за что не хочет оставить его на маму. Я попытался продать билеты, но, увы, не преуспел. Мне кажется, что судьба за что-то обиделась на меня. А потому я и мама вечером приедем, чтобы насладиться звуками “Кармен” в окружении массовки, чтобы иметь возможность поприветствовать тебя в новой твоей роли, где ты, безусловно, как всегда, будешь лучше всех».

28

На следующий день ветер из пустыни задул с нарастающей силой и на втором представлении тончайшие частицы пыли, поднимаясь в воздух с окружающих сцену соседних холмов, легли на нее плотным слоем. В том не было бы непоправимой трагедии, но после первого акта Кармен почувствовала, как вся эта взвесь с каждой секундой все явственней оседает в ее дыхательном горле – этом уникальном и таком чувствительном аппарате, – нанося заметный ущерб голосовым связкам. Несмотря на отчаянные и попросту героические попытки постановочного сообщества увлажнить певческий аппарат оперной дивы при помощи всевозможных лекарств и ухищрений во время антракта, равно как и уверений, что злокозненность природы вот-вот пойдет на спад, солистка отказалась продолжить свое выступление, испугавшись, что профессиональная ее репутация претерпит неповторимый ущерб. В искусстве, твердо была уверена она, не существует никаких извинений и скидок, а потому с присущей ей непреклонностью потребовала, чтобы ее немедленно отвезли обратно в отель. Что в свою очередь влекло за собой внесение новых статей в договор – в части, касающейся не только объяснений изменения ее голоса, но и новой трактовки поведения главных героев. Не говоря уже о гонораре…

Такая вот беда!

Хони и его мать прибыли к Мертвому морю во второй половине дня, ближе к вечеру, и, поскольку их гостиница отстояла довольно далеко от той, в которой расположилась Нóга, они не смогли увидеться до начала представления, но, созвонившись, договорились, что поужинают вместе на следующий день, перед тем как отправиться обратно домой.

– Как я поняла, – резюмировала Нóга, прижимая к уху телефонную трубку, – в опере вас заинтересовал больше всего мой ослик, который будет тянуть повозку с двумя малышами… и если повезет, то вы сможете послушать и музыку, что, в конце концов, тоже неплохо.

Но, так или иначе, они уже были здесь. Хони забыл взять с собой хоть какой-нибудь бинокль, но одолжил крохотный театральный у дамы, оказавшейся с ним рядом, и сквозь мутные окуляры предпринял попытку разглядеть в массовке свою сестру. По счастливой случайности ему это удалось и он тут же передал бинокль матери, но в ту же минуту осел перекрыл лицо Нóги, так что на ее долю досталась только кибитка с двумя малышами.