– Ну и что у тебя за позиция? Должность? Поверь, я очень рада… более того – даже горда, что ты занимаешься таким важным делом. И, вернувшись в Голландию, смогу рассказать друзьям и коллегам, что мужчина, который бросил меня, не просто упрямый осел, но человек, достигший завидных высот.
– Прошу тебя…
– Не сердись. Это то, что я думала о тебе раньше… и то, что думаю сейчас. И в этом причина, почему моя любовь к тебе никогда не умрет. Если это не секрет, скажи, как высоко ты поднялся в том департаменте, в котором ты был заместителем управляющего?
– Теперь я его директор. Но этот департамент несколько иной.
– Но департамент. Да? Сколько в нем у тебя народа?
– Человек двадцать.
– Не слишком много. Но так бывает, когда работа касается важных дел. Не сомневаюсь, что это как раз твой случай.
– Не обольщайся. Мы отвечаем за повторное использование мусора. Переработка, упаковка, пересылка. Экология…
В энтузиазме ее реакции не было ни капли иронии.
– Да ведь это сейчас самое важное. Самое… От этого зависит наше будущее. Ах, если бы я могла переработать также меня саму.
– Слишком поздно, – выдохнул он чуть слышно. – Я запустил эту болезнь.
– Но почему… почему ты запустил ее?
– Потому что меня все это время терзала мысль о не рожденных тобою детях.
– Тогда подожди, и мы сделаем еще одну попытку объясниться. Если ты директор департамента, никто не накажет тебя за опоздание. Не уходи. Давай поговорим еще… а потом можешь уйти. Секунду… Кто-то… или что-то… там, у входной двери… стоит и ждет… Пожалуйста, не оставляй меня…
38
Да, в дверь кто-то постукивал.
– Ты кого-нибудь ожидаешь?
– Нет. Я и тебя тоже не ждала. Может быть, это твоя жена, которой захотелось показать мне твоих детей.
– Нехорошо ты говоришь, вот что.
– Но мой отец…
– Твой отец имел на это право, – сердито оборвал он ее, – а ты – нет.
Тот, кто стоял у входа, оказался хасидом, облаченным во все черное; на голове – шляпа с широченными полями; волосы аккуратно причесаны, равно как и борода и пейсы, красивые, редкого изумрудного цвета глаза поблескивали. С вежливой улыбкой, кивнув на большую стеклянную чашу, доверху заполненную фруктами, он произнес:
– Позвольте поднести вам небольшой подарок от моей матери… и от отца, разумеется, тоже – вашей маме, да живет она долго и счастливо.
За его спиной прятался ребенок, который также носил черную шляпу. На спине у него был ранец, шея согнута в поклоне, но глаза тем не менее поглядывали настороженно.
– Иуда-Цви! – радостно воскликнула Нóга. – Ну вот, значит, снова ты.
И только тогда она узнала, кто перед ней. Это был Шайа, симпатичнейший из всех отпрысков семьи Померанц, который во времена их молодости частенько любил поболтать с ней на ступеньках лестницы, одним этим отвергая какие-либо барьеры между ними, объединенными общей свободой… до той самой минуты, пока он не был отправлен в какую-то отдаленную
– И ты тоже хорош, Шайа, – взволнованно продолжала она. – Я живу уже здесь три месяца, и уже было завязала роман с умным твоим сыночком… Но ты… где тебя носило все это время?
Лицо ее пылало.
– Недалеко отсюда, – он говорил все с той же доброжелательной любезностью. – На улице Овадии, в квартале Керем Авраам, но всю неделю я преподаю на севере, возле Сафеда. Вот почему мы с тобой не встретились раньше.
– Стыд и позор! Потому что твой Иуда-Цви легко попадал сюда, спускаясь по дождевым трубам, да еще прихватывал с собой маленького
Шайа рассмеялся:
– Этот
– Правильно, – шепотом подтвердил мальчик.
– И эти фрукты – они предназначаются твоей матери. Замечательные фрукты из Галилеи, из виноградников и фруктовых плантаций с гор Ханаана. Вчера твоя мать говорила по телефону с моим отцом, специально чтобы сообщить ему, что она по-прежнему будет его соседкой, поскольку решила вернуться… И вот мы решили отблагодарить ее за такое решение и вместе с этими фруктами послать ей наше благословение.
– Для того, может быть, чтобы ей легче было на это решиться.
Что-то во всем этом оскорбляло ее, и она не приняла от него этот дар, но, обратившись к его сыну, пригласила его войти в квартиру. Поколебавшись, мальчик виновато посмотрел на своего отца, который подтолкнул его вперед. Она прижала ребенка к груди, заглянула в глаза и сказала:
– Ну хоть сейчас ты понимаешь, что из-за глупого этого телевидения и ты, и маленький твой
Иуда-Цви кивнул, и она, пригладив его пейсы, поправила на нем шляпу, легко поцеловала в лоб и в глаза, после чего возвратила его отцу, который с улыбкой смотрел на все происходящее с огромным и нескрываемым удовольствием.