История разведенной арфистки

Только после этого она взяла из рук Шайи вазу с фруктами, водрузив ее на крышку телевизора, и обратила внимание на Ури, который неподвижно стоял, сжимая в руках свой «дипломат».

– Может быть, ты, Шайа, узнал его, – сказала она. – Это Ури, бывший мой муж… Он зашел по пути на работу. Просто так.

Ури, покраснев, потянул свою руку, но когда вслед за этим она тоже протянула свою, Шайа быстро отдернул ладонь и прижал ее к дверному косяку, накрыв ею мезузу, словно согревая ее, и держал так, пока и он и мальчик не исчезли.

39

– Твоя юношеская любовь отказывается пожать тебе ру к у.

– Это потому, что я в ночной рубашке.

– Да будь ты даже в роскошных мехах, было бы то же самое.

– Интересно, чего он испугался? Тебя?

– Вряд ли. Ведь ты же объявила вслух, что я заглянул по пути на работу.

– Ну, может быть. Только никакой работы здесь на сегодня не предвидится. Мы усадим твою любовь, эту упрямую сущность, между нами и общими усилиями попробуем тебя освободить.

Пройдя в свою комнату, она накинула на себя один из банных халатов поверх ночной сорочки, а на обратном пути к кухне прихватила стеклянную чашу, украшенную золотой каймой, возможно, являвшуюся частью сервиза. Она была полна отличными, чисто вымытыми плодами этой земли – сливами и яблоками, виноградом и вишней, персиками и грушами. Она поставила этот подарок между собою и бывшим своим мужем, продолжая возмущаться.

– Что ни говори, а меня лично и возмущает, да и раздражает то, что хареди, всего лишь сосед, первым узнает о решении моей матери вернуться в Иерусалим… Не менее подозрительно мне и то, с какой скоростью этот человек поспешил появиться здесь с этой горой фруктов…

– Может быть, это идея его жены.

– Нет, это придумал он сам. Потому что его жена – я узнала это от его внука – больна настолько, что она уже даже не сознает, что с ней и кто она. Это все он. Но почему? Что ему до того, вернется мама сюда или нет?

– Ты не понимаешь? – удивился Ури. – В нашем общем прошлом, когда я удивлялся, что твои родители много лет живут по соседству с ультрарелигиозными евреями, ты обычно объясняла мне, наполовину всерьез, что существуют такие ультрарелигиозные, чье соседство повышает удовольствие от соприкосновения, от собственного их секулярного образа жизни. Но возможно и обратное: секулярный, открытый образ жизни твоей матери придает еще более возвышенный смысл их собственной религиозности. Когда ты по субботам играла на арфе, он всегда восхищался тобой, говоря, что ты могла бы играть даже в Храме.

– Ну что ж, в этом, будем считать, что-то есть. Но, кроме всего прочего, существует еще что-то: старый адвокат, например, который все время бродит поблизости вокруг да около и спит и видит, как бы продать эту квартиру парочке непримиримых ультраортодоксов, суперхаредим, из породы тех евреев, которые делают жизнь окружающих непереносимой – в особенности для тех, которые менее ультра, чем они сами.

Говоря все это, она поставила две небольшие тарелки, положив на каждую большую гроздь винограда, добавив грушу и персик и засыпав все это вишней, а рядом положила два маленьких ножичка, сказав:

– Вот, Ури, чем мы сейчас с тобой займемся.

Он недоверчиво оглянулся, а затем, взяв ножичек, принялся очищать грушу; немного поколебавшись и не спросив разрешения, перегнулся и точно так же начал очищать грушу для нее, но когда очередь дошла до персика, сок, брызнув, залил его едва ли не с ног до головы.

– Ну вот… надо быть поаккуратней. Смотри, ты забрызгал весь твой нарядный пиджак. Снял бы ты его, а? А заодно и галстук. Помнится, ты редко когда оставлял пятна. И, кстати – откуда появился этот галстук?

Он нашел это все забавным, как если бы его экс-жена была актрисой, играющей роль жены, которой она когда-то была, и, подобно солдату, получившему благоразумный приказ, он снял свой пиджак и галстук, расстегнул на рубашке верхнюю пуговицу, сел и вернулся к занятию, которое прервалось столь пачкающим образом, – продолжил очищать от кожуры персик.

– Странно, – сказал он, – очень странно. – Каким образом ультраортодокс из самого бедного квартала в Иерусалиме оказался вдруг в Галилее?

– Что в этом странного? После того как правительство понастроило им иешив по всей стране, они превратились в учителей и пользуются большим спросом.

Он кивнул, соглашаясь со словами этой женщины, покинувшей давным-давно свою родину, затем попробовал несколько вишен и виноградин, не выплевывая косточки на тарелку, а, собрав их вместе, выбросил в пепельницу, стоявшую под раковиной, а затем сполоснул руки.

– Странно, – снова произнес он, и видно было, что ему нравится произносить это слово, – насколько ничего здесь не изменилось. С тех пор, как мы были женаты. Даже пепельница – и то та же самая.

– Вот именно – та же самая. Но если бы ты меня не бросил, ты, уверена, уговорил бы моих родителей купить другую… в соответствии с новыми твоими убеждениями. Ты мог бы…

– Не сомневаюсь. У меня с ними были отличные отношения. С обоими.

– Более чем… Они тебя любили по-настоящему. Хони особенно.