История Рязанского княжества

Чтобы спасти свое княжество от нового разорения, Олег завязал переговоры с Мамаем; уплатил или хотел уплатить ему такой выход, какой давали рязанские князья во времена Узбека, и обещал присоединить свою дружину к татарскому войску. Дружба с татарами влекла за собой новые отношения с Ягайлом; и действительно, с ним Олег вошел в переговоры и заключил союз, утвержденный крестным целованием[142]. Все эти переговоры производились посредством одного из рязанских бояр, Епифана Кореева, довольно скрытно, так что в отношениях к Дмитрию Олег не переставал по наружности играть прежнюю роль и послал предостеречь его от опасности. В Москве уже имели сведения о походе Мамая, но измена Олега некоторое время оставалась тайной. О ней положительно узнал Дмитрий, кажется, в Коломне, куда собрались вспомогательные войска подручных князей. Может быть, это неприятное известие было одной из причин, заставивших великого князя изменить первоначально принятое направление похода; из Коломны он уклонился к западу, перешел Оку возле устья Лопасны и повел полки на юг вдоль западных пределов Рязанского княжества. Замечательно распоряжение, которое сделал великий князь, переправившись на правый берег Оки: у Лопасны он оставил воеводу Тимофея Васильевича, чтобы проводить ратников, которые подоспеют после, при этом велел им соблюдать мир и тишину на походе по Рязанской области и строго запретил делать насилие жителям; дальновидный Дмитрий не хотел ожесточать против себя мстительных соседей и подвергнуть их нападениям задние отряды. Действительно, поход великокняжеских войск до реки Дона совершился тихо, стройно и, по-видимому, без всяких враждебных столкновений. Прогремела великая битва, и победители почти так же тихо прошли опять по Рязанской земле, и разбрелись по домам. Но между тем что же делал Олег, когда перед его глазами совершалось великое событие? Неужели, сидя в своем Переяславле, он только мучился раздумьем и ожиданием развязки? На этот раз мы позволяем себе о многом догадываться и приписываем рязанскому князю не последнюю роль в этом событии. Обезопасив себя со стороны Мамая наружным видом покорности, он, в сущности, и не думал способствовать его успехам, напротив, более основания предположить, что Олег совсем не был чужд общерусскому патриотизму и от души желал татарам поражения, потому что оно могло избавить целую Россию от ненавистного ига. Но он не мог подняться выше узких волостных интересов своего времени, не хотел рисковать своими силами в борьбе, исход которой казался для него очень сомнительным, он только по возможности старался удалить театр войны от внутренних областей своего княжества, а одним словом, Олег хотел остаться нейтральным. План действия для достижения подобной цели, довольно сложный и запутанный, требовал многой ловкости и находчивости, тем не менее он удался Олегу как нельзя лучше. Иначе, с какой же стати Мамай так долго медлил в придонских степях, а Ягайло потерял время у Одоева? Почему они не спешили к берегам Оки, где по условию должны были соединиться с Олегом 1 сентября? Мало того, Мамай, кажется, не был предупрежден вовремя о больших приготовлениях Дмитрия и его движении на юг. Не без особенного значения для нас известие летописца о раскаянии Ягайла в том, что он доверился другу своему Олегу и позволил себя обмануть.

«Никогда же убо бываше Литва от Рязани учима, — говорит литовский князь, — ныне же почто аз в безумие впадох?»[143].

Мы не знаем, на какие хитрости поднимался Олег для того, чтобы расстроить предполагаемое соединение врагов Дмитрия и отклонить их движение к берегам Оки, в сердце своего княжества. Сношения свои с Мамаем и Ягайлом он облекал в большую таинственность, поэтому современники и не могли разгадать его двусмысленного поведения. И для нас очевидны только главные результаты, а именно: грозные силы Мамая уничтожены, Рязанская область спаслась от разорения, собственная дружина цела, а между тем могущественный сосед так ослаблен, что сделался гораздо менее опасным, нежели прежде.