История Рильке и Родена. Ты должен измениться

Когда обед закончился, Роден пригласил гостя в мастерскую. Рильке с облегчением последовал за ним, они завернули за дом, и глазам поэта предстал павильон со Всемирной выставки. Как оказалось, после закрытия выставки Роден выкупил у соседа участок земли и перевез свой павильон, который, конечно же, был гораздо больше прежней мастерской.

Но дело даже не в размерах: павильон напоминал скульптору приятные дни, можно даже сказать, дни триумфа. Проданные на выставке работы принесли двести тысяч франков, а его павильон посетило столько людей, что когда Роден перевез оставшиеся работы в Мёдон, немецкий издатель Карл Бэдекер написал местному мэру, чтобы уточнить «часы работы “Музея Родена”».

Рильке вдруг осознал, что Роден окружает себя статуями, как ребенок игрушками. Этот человек не желал для себя большего счастья, чем проводить дни среди своих творений.

Скульптор открыл дверь мастерской, и увиденное лишило Рильке дара речи. Здесь как будто велась «работа века»: мастера в рабочих халатах колдовали над огромными глыбами мрамора, волокли по полу исполинские каменные блоки, растапливали печи для обжига. Солнце лилось сквозь сводчатое стекло и озаряло гипсовые тела так, что они казались ангелами или «обитателями аквариума», как напишет Рильке. Яркая белизна обжигала, как сияние снега под солнцем, – нестерпимо хотелось зажмуриться. Но Рильке с жадностью вбирал в себя увиденное.

Через пару минут Роден удалился, а гость, охваченный благоговейным восторгом, остался осматриваться. Рильке не знал, с чего начать. Незаконченные скульптуры занимали целые акры: на столах громоздились конечности, стоял торс с неподходящей для него головой; переплетение рук и ног, мчащихся, тянущихся… Казалось, будто на эту местность обрушилась буря и повсюду раскидала руки и ноги. Среди прочего были здесь и заготовки работ, о которых Рильке только читал в книгах, в том числе для «Врат ада», они хранились в гипсе, разложенные по многочисленным полкам и шкафам.

Было очевидно, из всех частей тела Роден больше всего любил руки. Хорошо подготовленный гость знал: чтобы угодить мэтру, нужно спросить его: «Можно ли взглянуть на руки?» В разных видах они встречались по всей мастерской: старые мудрые руки, сжатые кулаки, нанизанные на соборный шпиль пальцы. Однажды Роден заявил, что создал двенадцать тысяч рук и десять тысяч разбил. Долгие годы он лепил конечности для Каррье-Беллёза и теперь проверял своих возможных учеников за работой над руками.

Рильке немедленно осознал урок, крывшийся в этих руках, чаще «не больше мизинца, но полных жизни, от которой бьется сердце… в каждом слепке чувство, в каждом любовь, преданность, доброта и поиски». Когда в своих стихах Рильке описывал руки, они непременно тянулись к миру. Руки выражали потребность: женщина тянется к возлюбленному, ребенок держится за мать, учитель указывает путь ученику. Для Родена руки заключали целый мир, полный внутренней решимости. Не жалкое предложение в повествовании тела, а своя история, рассказанная в линиях и очертаниях, которые, сливаясь, рождали поэзию.

Руки самого Родена были волшебны. Роден мечтает не головой, а руками, решил Рильке, ими он воплощает в жизнь все свои фантазии. Отныне поэт желал только одного – оказаться в этих дарующих перемены руках. Он верил, что его призвание предрешено, и ждал лишь наставника, чтобы наконец ожить. Только Роден, чьи руки заставляли двигаться бронзовых мужчин, а сердца зрителей учащенно биться, способен своим прикосновением менять жизнь. Опосредованно, через Всевышнего, Рильке описывает это в «Часослове».

Я вычитал из Слова Твоего
безмолвного, из жестов понял,
какими Ты лепил нас, мял в ладони
(лучистые, теплы, премудры жесты).

К четырем часам глаза Рильке достаточно насытились для первого дня. Они болели от усталости, когда поэт ранним вечером вернулся в Париж. И все же он нашел силы отправить письмо Кларе Вестхоф, в котором говорилось, что поездка укрепила его веру в Париж и оправдала решение приехать сюда.

«Я счастлив, что в жизни столько величия, и мы находим путь к нему в этом смятенном мире… – Но на письме появились кляксы, и пришлось прощаться: – Глаза болят, утомилась и рука».

Спустя пару дней Рильке еще раз наведался в Мёдон. И снова неловкость за обедом в компании Родена и Бере, и вновь та же самая маленькая девочка. (Возможно, дочь Родена, а может быть, всего лишь соседка, поскольку у пары был только сын.)

После еды мужчины уединились на скамейке в парке. Девочка последовала за ними: она то устраивалась на земле у их ног, то оборачивалась, то бежала исследовать голыши на аллее. Порой она останавливалась и следила, как шевелится рот скульптора во время разговора, а затем вновь убегала.