История Рильке и Родена. Ты должен измениться

Следующим утром Рильке освежил в памяти еще несколько фраз по-французски, надел дешевый, но чистенький костюм, и в девять часов сел на поезд, отправляющийся с вокзала Монпарнас. Он с нетерпением ждал знакомства с загородной мастерской скульптора, которая находилась в Мёдоне, к тому же он истосковался деревенскому воздуху.

Мёдон лежал к юго-западу от Парижа, всего в двадцати минутах езды на поезде, и Роден любил это место. Здесь казалось, что ты попадаешь в другую страну. Дымовые трубы города, скрывшись за холмами, пыхтели в отдалении. Старые домишки напоминали овец, разбредшихся по полю и пощипывающих травку. По признанию самого скульптора, когда он впервые попал сюда, в нем пробудилось «беззаботное счастье» детства. В итоге было куплено скромное имение в стиле Людовика XIII под названием «Сияющая вилла», а в 1895 году на ее территории Роден построил маленькую мастерскую – случилось это через два года после разрыва с Камиллой Клодель, а сам разрыв, вероятно, и послужил причиной побега из Парижа.

Рильке, в отличие от скульптора, виды за окном нисколько не очаровывали. Да и Мёдон не показалась ему пасторальным раем. От станции вела невероятно грязная дорога, домишки невообразимо тесно облепляли берега Сены. Городские кафе живо напоминали грязные остерии в Италии. Совсем не в таких декорациях Рильке представлял прославленного скульптора.

Что и говорить, Мёдон здорово отличался от Живерни, где располагалось ухоженное имение Клода Моне. Художник сам разводил экзотические цветы и даже построил пешеходный мостик над прудом с водяными лилиями, который потом рисовал неоднократно, а в имении Родена властвовала дикая природа. От ворот «Сияющей виллы» тянулась заросшая аллея, усыпанная похрустывающим гравием и каштанами. Дом из красного кирпича выглядел невзрачно.

На стук отворила женщина в фартуке и с мыльной пеной на руках. Рильке поприветствовал по-французски эту седую изнуренную старуху, ощупывающую его подозрительным взглядом, и сообщил, что ему назначена встреча с месье Роденом. В этот миг на пороге появился сам скульптор и пригласил гостя в дом.

Скудно обставленные комнаты напомнили Рильке жилище Толстого. В доме не было ни газа, ни света, не было и картин, по крайней мере, на первом этаже, – ничто не отвлекало внимания от вида за окном. Но было здесь и кое-что особенное: например, коллекция глиняных ваз, обнаженные фигуры классической Греции, предметы искусства этрусков и частично сохранившиеся римские Венеры. В одной комнате стояли простой стол на четырех ножках и стулья с прямой и жесткой спинкой, поскольку подушки, как считал Роден, расслабляют: «Глупое занятие укладываться, но не спать днем», – однажды сказал он. Побывав в полуспартанской обстановке, кто-то из гостей заметил, что «всякому тут становится ясно: повседневность месье Родена совершенно не интересует».

Роден и Рильке отправились на прогулку по территории имения. Скульптор рассказывал гостю о своей жизни, но это было не просто дежурное интервью. Роден понимал, что перед ним такой же художник, как и он, только моложе, поэтому все его рассказы обернулись уроками, из которых Рильке мог бы почерпнуть примеры. Прежде всего было выделено главное наставление: трудись, неустанно трудись, «этому я посвятил юность». Но просто выполнять свою работу (Роден никогда не говорил, что занимается «искусством») – этого, пожалуй, будет мало, работой нужно жить. Но есть одно условие: чтобы жить работой, следует отвергнуть все земные блага – хорошее вино, удобные диваны, даже собственных детей, если они отвлекают от занятий.

Рильке слушал его внимательно, хотя не всегда разбирал быстрый французский говор. Он не отрывал взгляда от скульптора, а тот вообще на него не смотрел. Порой Роден так увлекался собственными размышлениями, что напрочь забывал о собеседнике, казалось, его совершенно не интересовался, слушают ли его.

Когда Роден остановился, чтобы перевести дыхание, Рильке сообщил, что хотел бы сделать мастеру подарок. Он вырвал несколько страниц из своего блокнота со стихами и передал ему. Стихи были на немецком, но Роден, читая, кивал, и Рильке казалось, что он все же одобряет его творчество, хотя бы строй, если не содержание.

В полдень за обедом им составили компанию красноносый мужчина, девочка лет десяти и женщина около шестидесяти, та самая, что открывала дверь. Удивительно, но Роден не представил Рильке остальным. Сев за стол, он недовольно сказал, что еду задержали. Громыхнув тарелками, женщина что-то резко ответила, но Рильке не разобрал слов, впрочем, смысл и без того был ясен. Поэт нашел лишь одно объяснение разыгравшейся сцене: женщина, вероятно, была женой Родена.

«Чтоб все съели!» – гаркнула Роза Бере, а это была она, на сидящих за столом. Рильке подчинился, беспокойно возя приборами по краям тарелки и старательно избегая мяса. Однако Роза решила, что поэт не ест мяса из скромности, и подкладывала ему добавку. Зато Роден, явно получая удовольствие от еды, шумно загребал полные ложки, будто обедал в одиночестве.