История Рильке и Родена. Ты должен измениться

До того как Рильке покинул Италию, вышла его тонкая книга о Родене. В ней не было сухой академической критики, которую Рильке осуждал в письмах Каппусу, вместо этого поэт смаковал творчество скульптора подобно вину, вдыхал ароматы и катал на языке, чтобы в полной мере раскрыть его словами, которые соответствовали театральности самих работ Родена. О «Вратах ада» Рильке написал так:

«Он создал тела, что всюду касаются друг друга, сплетаются так тесно, как сцепившиеся звери, и сливаются в один организм; тела, что слушают словно лица и вздымаются подобно рукам; цепочки, венки, побеги, тяжелые грозди – все это тела, в которых сладость греха рождается из корней боли».

Поскольку книгу Рильке писал главным образом, чтобы упражняться в искусстве наблюдения, в результате в ней раскрылся не только предмет изучения, но и сам автор.

«Ни одна другая книга его авторства, – писал Тобиас А. Райт в 1918 году во вступительной статье к собранию сочинений поэта, – не дает столь полного представления о мировоззрении Рильке в Жизни и Искусстве, как сравнительно небольшая монография об Огюсте Родене».

Практически в каждой критической статье о книге «Огюст Роден» отмечается восторженное отношение Рильке к скульптору: здесь и «восхищение», и «излишняя привязанность», и «сплошная чувствительность», и «восхваление».

«Это стихи в прозе. Степенный читатель увидит избыточность и напыщенность, но поэзия всегда строится на чрезмерности», – писала одна австрийская газета.

Рильке попросил жену лично передать Родену один экземпляр и письмо, где выразил сожаление, что наставник не может читать по-немецки. И клятвенно пообещал, что не в последний раз пишет о скульпторе.

«С этой тоненькой книгой Ваше творчество не покинет моих мыслей, – писал Рильке. – Отныне и навсегда я обязуюсь запечатлеть Ваше искусство в каждом своем творении, в каждой книге, которую осмелюсь закончить».

Поэт также сознался, что не может сосредоточиться с тех пор, как покинул Париж, и порой читает о Родене, чтоб «в шуме моря и ветра услышать голос» скульптора. Получив книгу и письмо, Роден ответил короткой запиской: «Премного благодарен за книгу, полученную от мадам Рильке». И выразил надежду, что монографию однажды переведут на французский.

После этого связь между скульптором и поэтом оборвалась.

С Тирренского моря надвигался шторм, и Рильке почувствовал знакомое беспокойство. День за днем погода повергала городок в «смятение и неистовство», небо затянулось серой пеленой. Поэт укрылся в своей гостиничной комнате и за одну уединенную неделю закончил третью часть «Часослова». Парижский смог и бетон окрасили тридцать два стиха под общим названием «О бедности и смерти» в темные оттенки, которые разительно отличались от идиллических ворпсведских настроений предыдущих двух частей.

В этой книге Рильке признал перемены в себе. Он возносит мольбу небу и призывает камень, под которым боялся погибнуть в детских кошмарах, но теперь это связано с невыносимым желанием обрести наставника:

Дай мне стеречь Твои просторы,
стоять и слушать камень Твой.

Многие стихи наполнены верой, что высшая сила способна выдавить творчество из поэта, как выдавливают сок из зерна, но таким переменам поэт радовался:

зато есть – Ты! – я в сумраке Твоём! —
простри же длань, свершись на мне рукою

Творческие излияния опустошили Рильке. Оконченная книга не возродила его, а лишила смысла жизни. В мае поэт вернулся в Париж, но не успел взяться за новую работу, как тут же вновь заболел. Рильке не работал, закончились заказы и у Вестхоф, и паре нечем стало платить за парижское жилье. И когда Генрих Фогелер пригласил супругов вернуться в Ворпсведе, они обреченно согласились. Пока Вестхоф готовила свою мастерскую к переезду, Рильке лежал в кровати и страдал о потере одиночества, которая неизбежно последует за возвращением в коммуну. Но потом решил, что переезд поможет сблизиться с Лу Андреас-Саломе. Два с половиной года он не позволял себе писать подруге, отношения с которой охладели после объявления о помолвке с Вестхоф. Но сейчас ему больше, чем когда-либо, требовалась помощь Лу. Вспомнив предостережение, написанное на обороте «последнего письма», Рильке решил, что «самый кошмарный час» настал.

В июне перед отъездом из Парижа поэт написал бывшей любовнице письмо. «Неделями я мечтал написать письмо, но не смел из страха поспешности», – признавался в нем Рильке. Теперь он возвращался в Германию и молил Андреас-Саломе увидеться хотя бы раз. Она перебралась в предместье Гёттингена, университетского городка на севере, где муж Лу получил должность профессора.