История России

Советский цивилизационный проект, в отличие от досоветских, можно назвать вертикальным. Он предполагал не просто нахождение особого места страны рядом с другими цивилизационными образованиями и даже не просто возвышение над ни­ми. Он предполагал их полное поглощение в процессе всемирных революционных преобразований, которые начались в России и потому позволили ей оказаться впереди других стран, как провозвестнице их собственного будущего. Это была заявка на про­рыв в реальное осевое время, в котором разрозненное и запутавшееся в конфликтах че­ловечество сумеет, наконец-то, объединиться, но — не благодаря освоению абстрак­ции единого Бога или универсальных принципов глобального капиталистического рынка и обслуживающих его юридических норм, а благодаря постижению абстракций коммунистической идеологии и насильственному отсечению тех, кто в силу своего классового положения и классовых заблуждений освоить их не в состоянии.

По сравнению с советским все предыдущие российские цивилизационные про­екты и в самом деле были горизонтальными. Максимум, на что они претендовали, — утверждение России рядом и над другими цивилизационными анклавами, т.е. дости­жение превосходства над ними, а не их ассимиляцию. Проекты православной циви­лизации с центром в Москве, выдвигавшиеся в допетровской Руси, не распространя­лись за пределы православного мира. «Греческий проект» Екатерины II предполагал доминирование России в Европе, но оставлял в ней законное место и для западноевро­пейских стран, считавших себя наследниками Древнего Рима. А реализация Александ­ром I проекта Священного союза сопровождалась даже готовностью поступиться пра­вославной идентичностью ради достижения цивилизационного единства — при лидерстве России — с Австрией и Пруссией на общехристианской основе. Не были планетарными, несмотря на всю их амбициозность, и более поздние панславистские стратегии. Иными словами, досоветские цивилизационные проекты могли претендо­вать и, как правило, претендовали на альтернативность — прежде всего по отноше­нию к Западу. Коммунистический же проект в исполнении большевиков, изначально притязавший не на самобытную, а на глобальную альтернативность, был, в отличие от них, безальтернативным.

20.2. Сущее под маской должного

На первых порах, однако, проект этот не предполагал ни доминирования Совет­ской России в мире, ни даже ее самодостаточности. Ее будущее ставилось в зависимость от предстоящей «мировой революции», которая должна была, согласно марксистскому учению, неизбежно затронуть и развитые капиталистические страны, в наибольшей степени подготовленные к вхождению в новую глобальную цивилизацию, именовавшу­юся коммунистической формацией. Неоправдавшиеся надежды на «мировую револю­цию» означали, что глобальный проект предстояло воплощать в локальном пространстве «одной, отдельно взятой страны». Это придавало самому проекту уникально-самобыт­ную окраску, которая, тем не менее, по-прежнему интерпретировалась как универсаль­ная, как образец для всех стран и народов. То был не отказ от идеи безальтернативной цивилизационной вертикали, а самоутверждение СССР, где социализм уже победил, на ее вершине, что проявлялось не только в идеологической риторике, но и в жестком под­чинении коммунистических партий всех стран советскому руководству и предписанной им безоговорочной поддержке любых действий Советского Союза. Коммунистический интернационал (Коминтерн), созданный еще при Ленине для реализации стратегии «мировой революции», стал инструментом внешней политики сталинского СССР.

После победы в войне в советскую вертикаль удалось вмонтировать уже не толь­ко коммунистические партии, но целые страны, где не без помощи Москвы эти партии пришли к власти. Но тогда же стало выясняться, что претензия советского проекта на универсальную альтернативу «мировому империализму» отторгается не только Запа­дом, которого глобальные амбиции СССР и его военная мощь подтолкнули к форсиро­ванной цивилизационной консолидации. Эта претензия была отвергнута и выбрав­шей социалистический путь развития Югославией во главе с маршалом Тито. Таким образом, новое цивилизационное образование раскалывалось, едва успев выйти за пределы «одной, отдельно взятой» страны. Но его раскол ставил под сомнение не толь­ко оправданность универсалистских притязаний советского проекта. Он ставил под сомнение и сталинскую военно-репрессивную версию этого проекта как таковую. Ее можно было распространить на страны Восточной Европы, находившиеся после вой­ны под контролем СССР. Если же, как в случае с Югославией, военного контроля над страной не было, то и коммунисты, придя в ней к власти, могли оказаться Москве не­подконтрольными. Светская коммунистическая вера, не подкрепленная силой, циви- лизационную солидарность не обеспечивала.