История России

Коммунистическая система попала в историческую ловушку, в чем-то сходную с той, в которой оказалась в свое время система православно-самодержавная. Советское цивилизационное творчество сопровождалось возрождением идеи должного (на сей раз в светско-атеистической форме), которое теперь уже не просто верховенствовало над су­щим, а заменяло его, превращало его из профанного в несуществующее вообще. Почти все, что при социализме, согласно идеологической доктрине, не должно было иметь мес­та, в реальности — по официальной версии — такого места и не имело. В СССР, в соот­ветствии с этой версией, не было ни политзаключенных, ни цензуры, ни проституции, ни наркомании, ни взрывающихся на полигонах ракет³⁵¹ , ни разительного отставания в уровне жизни от капиталистических стран, ни перебоев со снабжением населения про­дуктами. Если же какие-то отклонения от должного и признавались — например, уго­ловные преступления, — то они объявлялись «пережитками капиталистического прош­лого», к социализму и его природе не имеющими отношения. Чтобы претендовать на безальтернативную цивилизационную вертикаль, реальность приходилось подменять ее идеальным образом, а тех, кто начал обнаруживать между ними несоответствие и высказывать свои соображения вслух, сажать в тюрьму за «порочащие измышления».

Но такие способы защиты советского проекта привлекательности ему не добавля­ли, а лишь выявляли несостоятельность его глобальных претензий. Более того, косвенно они свидетельствовали о том, что из универсального он превращался в горизонталь­ный. Если же вспомнить, что одновременно происходила девальвация коммунисти­ческой веры, а идея долгосрочного «развитого социализма» устраняла границу между должным и сущим даже во времени, еще больше смещая должное от будущего к на­стоящему, то трансформация безальтернативно-альтернативного проекта, претендо­вавшего на универсальность, в просто альтернативный, т.е. локальный, станет очевид­ной. А в годы перестройки и эта его претензия уйдет в прошлое.

Горбачев почти до самого конца своего правления продолжал рассматривать со­циализм как альтернативу капитализму³⁵² , но — именно как горизонтальную: в со­циализме он видел не всеобщее будущее, а один из вариантов исторического разви­тия, «органическую часть современной цивилизации»³⁵³ . Ритуальные упоминания о «коммунистической перспективе» из его речей со временем исчезли — слишком уж явно не соотносились они с его отказом от классовых ценностей в пользу «общечело­веческих» и с общей направленностью его политического курса. А после того, как в числе «общечеловеческих ценностей» оказались экономические и политические сво­боды, выяснилось: трансформация советского цивилизационного проекта из универ­сально-вертикального в горизонтально-локальный этот проект не только не спасает, но и подводит окончательную черту под его историческим существованием.

Еще более наглядно его исчерпанность выявилась во внешней политике Горбаче­ва, осуществившего вывод советских войск из Афганистана и отказавшегося от военной поддержки просоветских режимов в странах Восточной Европы, что привело к победе в них антикоммунистических «бархатных революций». Социалистическая цивилиза- ционная альтернатива, лишенная такой поддержки, обнаружила свою неукоренен­ность и беспочвенность на всем пространстве, которое контролировалось Советским Союзом. Но проявляться это стало еще раньше — и в антисоветских выступлениях вос­точных европейцев, и в военных неудачах в Афганистане. Это проявлялось и в том, что, несмотря на военную и финансовую поддержку, которую СССР оказывал револю­ционным силам и лояльным к Москве режимам в странах «третьего мира»³⁵⁴ , в после- сталинский период сколько-нибудь существенного расширения зоны мирового социа­лизма Советскому Союзу добиться не удалось.

Такое расширение было главным и единственным аргументом в пользу стратеги­ческой перспективности советского проекта. Оно рассматривалось советским руково­дством не только с точки зрения демонстрации сверхдержавного влияния на мировой арене и его увеличения, но как важное средство упрочения легитимности режима внутри страны в условиях ослабления коммунистической веры. В ситуации длительно­го мира и исчерпанности возможностей для территориальных приращений традици­онная имперско-державная идентичность могла поддерживаться только в том случае, если официальная социалистическая идентичность ее подпитывала. Но такая взаимо­дополнительность могла обеспечиваться лишь при постоянном и зримом расширении «социалистического лагеря» за пределами страны.