История России

Не было ответа на этот вопрос и в отечественной управленческой традиции. Сис­темные тупики сопровождались в стране либо обвалами в смуту, либо попытками пер- сонификаторов политической власти взять функции верховного контролера непосре­дственно на себя, опираясь на специально создаваемые репрессивные структуры (опричное войско Ивана Грозного, петровская гвардия, ведомство Ежова-Берии при Сталине). Однако «опричный» метод, позволяя успешно противостоять реальным и потенциальным политическим оппонентам, значительного антикоррупционного эффекта никогда не обнаруживал³⁷⁴ . Это значит, что лечение системной болезни в со­временной России равнозначно выходу за пределы российской традиции властвова­ния и обращению к такому нетрадиционному для страны способу, как контроль над бюрократией со стороны общества. Но такой контроль может быть обеспечен лишь при установлении юридической и экономической ответственности должностных лиц и стоящего за ними государства за ущерб, наносимый их решениями гражданам. Он предполагает также наличие свободных от бюрократической опеки каналов массовой информации, право парламента контролировать исполнительную власть и независи­мость суда. Однако Путин не пошел по этому пути — с курсом на выстраивание «вер­тикали власти» он не сочетался.

Мы отдаем себе полный отчет в сложности и даже беспрецедентности проблем, с которыми столкнулась постсоветская Россия. При доминировании в обществе прото- государственной культуры передача ему функций контроля может сопровождаться по­литической дестабилизацией, вызываемой популистскими апелляциями к населению со стороны элитных групп, для которых «народовластие» — лишь один из инструмен­тов в конкурентной борьбе за приватизацию государства. Об этом более чем красно­речиво свидетельствует ельцинская эпоха. Но она же показывает, что такая борьба мо­жет возникнуть только при попустительстве властной монополии, компенсирующей свою политическую неустойчивость созданием дополнительных опор в частных инте­ресах элиты и выведением ее из-под юридического надзора. Никаких правовых меха­низмов, которые защищали бы государственный интерес от приватизаторских амби­ций бюрократии и сросшихся с ней бизнес-групп во времена Ельцина не возникло. Поэтому оказалась заново воспроизведенной старая отечественная проблема, заклю­чающаяся в самом этом сращивании, т.е. в нерасчлененности собственности и власти. Поэтому же не получила практического воплощения и зафиксированная в Конститу­ции ответственность чиновников и представляемого ими государства за ущерб, нано­симый гражданам их решениями³⁷⁵ .

Так что главный урок ельцинского правления состоит вовсе не в том, что оно вы­явило нетрансформируемость протогосударственной культуры общества в культуру государственную и, соответственно, его «неготовность к демократии». Главный урок в том, что такая трансформация невозможна, если конституционное закрепление пра­вовых принципов и введение демократических процедур не сопровождается переори­ентацией государства на формирование в обществе влиятельных субъектов правового порядка и их поддержку, субъектов, заинтересованных в сдерживании коррупцион­ных аппетитов бюрократии и потенциально готовых противостоять ей. На выходе из советской эпохи таковых еще не было. Но к исходу ельцинского периода они начали появляться.

Прежде всего мы имеем в виду возрожденный отечественный бизнес: встав на ноги не без помощи бюрократии, он вскоре стал тяготиться коррупционно-теневым союзом с ней и обнаружил потребность в четких и стабильных правилах игры. Иными словами, частные интересы предпринимателей стимулировали формирование в их среде универсальных правовых ценностей, что открывало перспективу превращения бизнес-класса в опорный социальный сегмент для продвижения от протогосударствен- ной культуры к государственной. Эта тенденция отчетливо обозначилась сначала в ма­лом и среднем предпринимательстве, более всего угнетенном чиновничьими побора­ми, а потом — и в бизнесе крупном: выход на международные рынки обусловливал его возраставшее стремление адаптироваться к принятым на них правилам. Только при его экономической силе и самодостаточности данная тенденция могла вырваться за пределы предпринимательского сознания и реализоваться в практическом поведении. И такой прорыв наметился.