История России

Как мы уже отмечали во вводной главе, устойчивая государственность невоз­можна, если в сознании основной массы населения не сложилось некое абстрактное представление о более широкой, чем локальный племенной мир, общественной цело­стности и скрепляющих ее символах. Между тем обобщения, максимально доступные человеку той эпохи, ограничивались культами Земли и Рода⁶⁸ , воплощавшими един­ство локальной территории и местного населения. Иными словами, способность к обобщению, абстрагированию имела своей культурной границей все тот же чув­ственно воспринимаемый локальный мир. Он сакрализировался посредством симво­лического одухотворения в племенных божествах, но и эти языческие абстракции приспосабливались к наличной эмоционально-метафорической культуре: божества- тотемы были материализованы в виде животных, птиц, деревянных фигур и доступны для непосредственного созерцания.

С этой догосударственной культурной матрицей и имели дело первые киевские князья, изначально претендовавшие на то, чтобы властвовать сразу над всеми подчи­ненными им территориями и населявшими их племенами. Но такая претензия уже са­ма по себе была несочетаема с отмеченными особенностями данной матрицы. Призна­ние пространственно отдаленного института княжеской власти, общей для всех земель и племен, предполагало достаточно развитую массовую способность абстрагирования от локального опыта, а такая способность отсутствовала. Отсюда, в свою очередь, сле­дует, что одной из главных проблем, с которой столкнулись первые варяжские князья, была, если пользоваться современным языком, проблема легитимности их власти.

1.2. Властители и подданные: в поисках контактов

Любая власть опирается на вооруженную силу, и варяжские князья в этом отно­шении не были исключением. Но долговременное согласие подданных подчиняться правителям и содержать их не может быть навязано одной лишь силой. Во-первых, власть должна взять на себя общезначимые для населения функции. Во-вторых, в сво­их притязаниях на пользование ресурсами населения она должна ограничивать себя приемлемой для него мерой.

Киевские князья изначально исполняли роль защитников от идущих извне угроз, а со временем приняли на себя и некоторые функции по упорядочиванию внутренней жизни (прежде всего судебную). Что касается меры давления на население при сборе дани, то князья лишь постепенно становились «государственными» людьми, способ­ными сознательно ограничивать право силы и упорядочивать ее использование опре­деленными правилами.

Первые Рюриковичи, судя по летописным свидетельствам, были приглашены новгородцами на заранее оговоренных условиях, т.е. власть их изначально была дого­ворной, а не принудительной. Это обеспечивало им легитимность, но это же заложи­ло устойчивую традицию правового ограничения их полномочий, что и предопреде­лило судьбу Новгорода в эпоху становления московского самодержавия, чья природа с традициями договорного властвования была несовместима. Но и в киевский период княжение в Новгороде, в силу его отдаленности и налагаемых традицией ограниче­ний, в число самых привлекательных не входило⁶⁹ . А это значит, что в других землях, которые Рюриковичами были завоеваны, разбойничий варяжский менталитет прояв­лялся свободнее и менялся лишь под воздействием полученных трагических уроков — подобных тому, что был преподан древлянами князю Игорю, поплатившемуся жизнью за свой произвол при выбивании дани.

Показательно, что со временем киевские князья, даже если они прибегали к по­мощи варяжских воинов в ходе междоусобных войн, после победы стремились от них побыстрее избавиться, скажем, отослав в Византию. Так что государственное начало постепенно брало верх над бандитским: уже княгиня Ольга, жестоко отомстив древля­нам за убийство своего мужа Игоря, вслед за демонстрацией права силы приступила к упорядочиванию взимания дани, т.е. сделала ставку не на произвол силы, а на ее со­четание с взаимным согласием относительно условий господства и подчинения.

Однако постепенная трансформация варяжского менталитета, развитие у князей государственного сознания не только не способствовали преодолению архаичной культуры, раскалывавшей подчиненные единой власти территории, но и создавали новую линию социокультурного раскола между этой культурой и зарождавшейся культурой государственной. Пространственное отделение вершины власти от повсед­невной жизни человека не сопровождалось возникновением и закреплением в его со­знании абстрактных представлений о новой, более широкой и недоступной для непо­средственного созерцания целостности. Скорее всего уже первые князья осознавали это как проблему и искали способы ее решения. Во всяком случае, отдельные явления той эпохи могут быть истолкованы как стремление княжеской власти приблизить се­бя к населению, войти в привычный для него эмоциональный контакт с ним, преодо­леть раскол культур, создавая иллюзию их единства.