История России. Алексей Михайлович и его ближайшие преемники. Вторая половина XVII века

Ясно было, что охлаждение царя к Никону стараниями ближнего боярства перешло уже в открытую немилость. Сколько-нибудь благоразумному архипастырю оставалось бы только смириться перед самодержавной волей и пережить тяжелую пору, в ожидании лучших дней. Но не таков был Никон: он отдался своему бессильному гневу и с лихорадочной поспешностью стал готовиться к задуманному им решительному шагу. Так, он велел купить для себя простую поповскую клюку, а также заготовить простое монашеское платье. Некоторые приближенные догадались о его намерении отречься и тщетно пытались отговаривать; от них узнал о том преданный ему бывший его патриарший боярин Никита Алексеевич Зюзин и прислал увещание оставить свое дерзновение. Но никто не мог сломить его упрямства. Очевидно, он решил идти напролом, чтобы поразить воображение впечатлительного царя и тем воротить себе прежнее положение, а в случае неудачи разыграть мученика. Отправляясь к обедне, Никон велел иподьяконам надеть новые стихари, говоря: «Пусть проводят меня в последний раз». В соборе он облачился в саккос св. Петра митрополита и взял в руки его же посох. Во время литургии сослужившее ему духовенство уже перешептывалось в алтаре о решении патриарха оставить свой престол. После причастия он написал короткое извещение царю о том, что уходит ради его неправедного гнева, и послал к нему своего ризничего. Но царь тотчас возвратил письмо с тем же посланным. Никон велел соборному ключарю поставить сторожей у всех дверей, чтобы не выпускать народ и объявить ему, что будет поучение. Действительно, при окончании литургии он взошел на амвон и, по прочтении поучения из бесед св. Златоуста о пастырях церкви, повел к народу речь о самом себе. Это было нечто странное и непоследовательное, но сильно и убедительно сказанное. Патриарх бранил самого себя за то, что был ленив поучать народ, отчего и сам он, и его паства окоростовели. Говорил, что его несправедливо называли иконоборцем и хотели убить за то, что он отбирал и уничтожал иконы латинского письма; что его напрасно называли еретиком за исправление книг. Напоминал, как он отказывался от избрания в патриархи и, как великий государь, всенародно дал обещание повиноваться святой церкви, а теперь изменил своему обещанию и наложил гнев на патриарха, почему он и оставляет свое место. «Отныне я более вам не патриарх, и будь я анафема, если помыслю быть патриархом!» – сорвалось с его языка в минуту крайнего нервного раздражения. Затем он торжественно снял с себя митру, омофор и саккос, пошел в алтарь и велел подать мешок с простым монашеским платьем; но духовенство не допустило до того, говоря: «Кому ты нас оставляешь?» – «Кого вам Бог даст и Пресвятая Богородица», – отвечал Никон. Он надел черную архиерейскую мантию и черный клобук, поставил посох св. Петра митрополита на святительское место, взял простую клюку и пошел к дверям. Но теперь уже сам народ, растроганный происшедшей сценой, запер двери и не пускал никого из церкви. Выпустили только митрополитов Крутицкого Питирима и Сербского Михаила, чтобы они доложили государю о всем случившемся. В ожидании царского распоряжения Никон с видом смирения сел на ступени амвона.