Надвигающаяся грозная туча в виде предстоявшего соборного судилища сильно тревожила Никона и преданных ему людей. Между последними особенно усердствовал ему боярин Никита Алексеевич Зюзин, который вел с ним тайную переписку. Боярин постоянно убеждал бившего патриарха смириться, просить у государя прощения и воротиться на свою кафедру; но тот, хотя, несомненно, мечтал о возвращении, однако по своей строптивости и упрямству все откладывал и выжидал удобного случая или первого шага к примирению со стороны самого царя. Зюзин наконец решился на отчаянную меру. Заметив, что Алексей Михайлович стал оказывать Никону более милости и внимания, он письменно уведомил бывшего патриарха, будто государь через Афанасия Ордина-Нащокина (который, по-видимому, был в числе сторонников) велел ему, Зюзину, передать Никону, чтобы вскоре приехал к заутрени в Успенский собор и, став на патриаршем месте, послал бы известить о себе государя. Никон поверил Зюзину и поступил во всем согласно с его наставлениями.
Ночью на 18 декабря 1664 года, под воскресенье, к Никитским воротам Земляного города подъехала целая вереница саней, в сопровождении нескольких вершников, или верховых. На стук в ворота караульные стрельцы спросили, кто едет. «Власти Савина монастыря», – отвечали путники. Их пропустили. То же повторилось у ворот Белгорода и Кремля. Поезд направился к Успенскому собору, где шла утреня. С шумом вошла в собор толпа приезжих. Впереди шли мирские слуги, за ними монахи, потом несли крест, а за крестом шествовал бывший патриарх. Монахи пропели «Исполла эти деспота» и «Достойно есть». Никон приложился к иконам, взял посох Петра митрополита, стал на патриаршее место и подозвал к себе под благословение ростовского митрополита Иону, исполнявшего обязанность местоблюстителя после Питирима (назначенного митрополитом Новгородским). Разумеется, в церкви от такого неожиданного явления произошло большое смятение. Иона растерялся и подошел под благословение; за ним подошли прочее духовенство и многие миряне. Затем Никон отправил Иону вместе с воскресенским архимандритом Герасимом и соборным ключарем известить царя о своем приезде.
Алексей Михайлович, слушавший заутреню в одной из дворцовых церквей, был крайне озадачен этим известием и наскоро созвал своих ближайших советников из бояр и духовных. В числе последних находились три митрополита: Павел Крутицкий, Паисий Газский и Афанасий Сербский. Все более или менее громко выражали свое негодование по поводу столь дерзкого, самовольного возвращения Никона на святительскую кафедру. По решению совета царь послал в собор Павла Крутицкого с боярами – князьями Никитой Одоевским и Юрием Долгоруким, окольничим Родионом Стрешневым и дьяком Алмазом Ивановым. Посланные объявили Никону, чтобы он немедля уезжал в свой монастырь, так как самовольно оставил кафедру и клялся вперед патриархом не быть. Никон отвечал, что он приехал по бывшему у него видению, и просил передать письмо государю. Бояре доложили о том Алексею Михайловичу и только с его позволения взяли письмо. Тут Никон рассказывал, что недавно было ему видение как бы во сне: в Успенском соборе явились ему усопшие архипастыри, в числе их свв. митрополиты Петр и Иона Московские; повелели ему воротиться на свой престол и пасти Христово стадо. К сему рассказу Никон присоединил примирительное послание к царю и всему его семейству. Но письмо это произвело обратное действие. Видению не поверили и еще более вознегодовали. Все три митрополита с теми же боярами отправились в собор и потребовали, чтобы Никон уезжал в свой монастырь немедля, то есть до восхода солнца, во избежание народного смущения. Горько обманувшийся в своих ожиданиях, Никон действительно поспешил выйти из храма, но не выпускал из рук посоха св. Петра митрополита и не слушал бояр, просивших оставить посох. По некоторым известиям, садясь в сани и неуместно применяя евангельское изречение, Никон сказал, что отрясает прах от ног своих. «А мы этот прах подметем», – будто бы заметил стрелецкий голова Артамон Матвеев. «Разметет вас сия метла», – ответил Никон, указывая на хвостатую комету, в то время являвшуюся на небе. Окольничий князь Дмитрий Долгорукий и тот же Матвеев проводили уезжавшего за ворота Земляного города. Прощаясь с ним, они сказали, что государь велел просить у него благословения и прощения. Никон на это ответил, что Бог простит, если смута случилась помимо царской воли, так как он приезжал в Москву не сам собою, а по извещению. Разумеется, слова его тотчас были доложены государю, и Алексей вслед за уехавшим послал Крутицкого митрополита Павла, чудского архимандрита Иоакима, окольничего Родиона Стрешнева и дьяка Алмаза Иванова.