Незадолго до кончины Михаила московский и варшавский дворы, при длительных переговорах по малороссийским делам, при начинавшейся общей борьбе с турками и татарами, пришли к убеждению в необходимости иметь постоянных резидентов для непрерывных и более удобных взаимных сношений. Таковыми резидентами с польской стороны был назначен в Москву шляхтич Свидерский, а в Варшаву отправлен стольник и полковник В.М. Тяпкин. Прежде нежели последний успел доехать до границы, король Михайл умер; что еще более замедлило его путешествие; ибо пришлось посылать в Москву за новыми инструкциями. Только в конце января 1674 года Тяпкин со своей небольшой свитой добрался до Варшавы и имел торжественный прием у примаса, во время бескоролевья игравшего роль первого правительственного сановника в Речи Посполитой. Спустя некоторое время литовский гетман Пац, разговаривая с Тяпкиным о претендентах на польский престол, вдруг спросил его: «А сколько лет царевичу Федору Алексеевичу?» Таким образом объявилась московская партия, которую представляли сановники Великого княжества Литовского, всегда более, чем поляки, наклонные к тесному сближению и к союзу с Московским государством. Кроме гетмана Паца, к сей партии принадлежали: другой Пац, великий канцлер литовский, брат гетмана; Троцкий воевода Огинский, маршалок великого княжества Полубенский, референдарий Бростовский, виленский кастелян Котович и прочие. Они завязали переговоры с московским двором о кандидатуре царевича Федора на польский престол на следующих условиях: принять католическую веру, сочетаться браком со вдовствующей королевой Элеонорой, составить оборонительный союз против турок из Германской империи, Польши и России и возвратить Польше завоеванные у нее города. Для поддержания сей кандидатуры просили прислать торжественное посольство и несколько миллионов на подкупы. Само собой разумеется, уже одна только перемена веры делала московскую кандидатуру невозможной. По сему пункту немыслима была уступка ни с той ни с другой стороны. Тем не менее в Москве нашли нужным поддерживать бесплодные переговоры; причем Алексей Михайлович, когда-то соблазненный видами на польский престол, вновь предложил самого себя, обещая сохранять польские и литовские права и вольности и прислать свои войска для обороны Речи Посполитой от внешних неприятелей. Тайные переговоры сии кончились ничем, и литовские вельможи присоединились к партии цесарской, то есть к кандидатуре герцога Лотарингского. Бескоролевье на сей раз длилось около полугода, и, когда весной 1674 года собрался избирательный сейм, избрание Лотарингского казалось обеспеченным. Но в начале мая умер престарелый примас князь Чарторыйский, и обязанности его до назначения нового исправлял краковский епископ Требицкий, человек нейтральный.
Ян Собеский, совершивший торжественно свой въезд в Варшаву, занял на сейме самое видное положение; окруженный ореолом хотинской победы, он возбуждал чрезвычайное сочувствие среди шляхты, и она с жадностью ловила каждое его слово. А он высказывался в пользу герцога Конде как знаменитого полководца, ибо Польше при обстоятельствах того времени нужнее всего был король-воин. И вот когда наступил день избрания (около половины мая), воевода русский Яблоновский перед шляхтой своего воеводства громко произнес имя Собеского, прибавив: «Зачем нам искать героя среди чужих, когда имеем собственного?» Его поддержали еще несколько знатных людей, и шляхта тринадцати воеводств с увлечением принялась выкрикивать имя Собеского. Тщетно Пацы с литвинами пытались противопоставить свое veto новому выбору Пяста. Два дня длилась эта жаркая оппозиция; вице-канцлер литовский Михаил Радзивилл, женатый на сестре Собеского, с тремя Сапегами присоединился к его избранию, и на третий день Литва уступила. Собеский был провозглашен королем.