Те же польско-шведские отношения, с прибавлением турецких, служили главным предметом для посольств, которыми менялись московский царь с римским, то есть австро-германским, императором. Ведя почти постоянную и тяжелую борьбу с Оттоманской державой, венский двор искал союзников и не раз обращался с этой целью в Москву. Во время нашей первой войны с поляками за Малороссию цесарь Фердинанд III вызвался быть посредником для примирения обеих сторон; для чего, как известно, приезжали в Россию его послы де Аллегретис и фон Лорбах. Но их участие в этом примирении было неискренним и для нас невыгодным; они, очевидно держали более сторону поляков, помогали им втянуть нас в войну со шведами и коварно поддерживали виды царя на избрание польским королем. Мало того, Фердинанд III в начале 1657 года, незадолго перед своей смертью, тайно посылал к Хмельницкому, убеждая его отстать от Москвы и предлагая помирить его с Польшей. Тем не менее преемник Фердинанда Леопольд I продолжал дружественные сношения с Алексеем Михайловичем и во время его второй войны с поляками отправил в Москву великое посольство с Августином Мейербергом во главе, чтобы предложить царю свое посредничество для примирения с Польшей и склонить его на подание помощи против Турции. Это посольство около года прожило в Москве (1661–1662) и уехало без успеха. Но оно было успешно в другом отношении, именно в историко-описательном. Вообще некоторые иностранные послы, приезжавшие в Россию, оставили после себя такие записки, которые служат любопытным источником для русской истории; в XVII веке наиболее ценные, после Олеария, принадлежат именно барону Мейербергу. Его «Путешествие в Россию» написано на латинском языке и снабжено многими рисунками, которые заключают виды русских городов и селений, церквей и разных построек, а также изображения лиц духовных, боярского и других сословий и так далее.
В 70-х годах, когда Польша подверглась большой опасности от турок, оживились и переговоры о союзе против них, и от Леопольда (в 1675 г.) прибыли в Москву великие послы Боттони и Гусман. Переговоры этих послов с боярами, главным образом с А.С. Матвеевым, окончились только одним предварительным трактатом.
Наши дипломатические сношения при Алексее Михайловиче столь расширились, что обнимали почти все западноевропейские страны. Так, из Москвы ездили посольства во Францию и Испанию (стольник Потемкин), в Венецию (стольник Чемоданов), во Флоренцию (дворянин Лихачов) и в Рим (майор Менезиус). Этими сношениями положено было начало участию России в политических делах целой Европы. Например, Москва пыталась, хотя и тщетно, заступиться за Голландские штаты перед Людовиком XIV. А на Востоке она имела дружеские пересылки с персидским шахом, особенно по делам торговым, и даже была попытка войти в сношения с Великим Моголом Индии. В конце этого царствования в Москве видим присутствие стольких иностранных агентов и послов, что составился почти целый дипломатический корпус, даже с присущими ему взаимными интригами и стараниями направлять в своих интересах московскую политику. Некоторые государства уже имели здесь постоянных резидентов, как, например, Дания (Магнус Гоэ, сильно интриговавший в пользу разрыва Москвы со Стокгольмом) и Польша (Павел Свидерский); а при польским дворе находился русский резидент (стольник Василий Тяпкин). Для своих заграничных посольств, пересылок, вербовок и покупок московское правительство пользовалось отчасти иноземцами, более или менее состоявшими в его службе. Таковы: Виниус, Марселис, фан Сведен, Гебдон, Менезиус, Спафарий и прочие. Но большей частью снаряжались посольства из коренных русских людей, которые таким образом получали возможность близко знакомиться с европейской культурой, хотя и были немало стеснены в своем заграничном образе жизни как строгими правительственными инструкциями, так и родными привычками и предрассудками, заставлявшими их на все смотреть с оригинальной или своеобразной точки зрения. В этом отношении любопытны их посольские отчеты или так называемые «статейные списки», дошедшие до нас в значительном количестве.