Этими двумя приказами не ограничивалась деятельность Артамона Сергеевича в ту эпоху. Он ведал, кроме того, приказы Стрелецкий, Казанский, Монетный двор и некоторые другие учреждения. А главное, он был ближайшим советником и другом царя, который свою погребность в сердечных отношениях сосредоточил теперь по преимуществу на нем. Об этих отношениях красноречиво свидетельствуют письма к нему Алексея Михайловича, в которых он называет его «друг мой, Сергеевич». В одном письме говорилось следующее: «Приезжай поскорей; мои дети осиротели без тебя; мне не с кем посоветоваться». На сей раз дружба, привязанность и доверие царя обратились на человека вполне их достойного и едва ли способного ими злоупотреблять. По отзыву иностранных наблюдателей, посещавших Россию в какой-либо посольской свите, Артамон Матвеев своим умом, способностями (и едва ли не образованием) превосходил всех других царских вельмож. Никон также был очень умен и даровит; но сделался невыносим для царя и бояр по своему строптивому нраву и безмерному честолюбию. Матвеев, напротив, с твердостью характера и служебным усердием умел соединить добрый нрав и мягкое, приветливое обращение. Не находим мы также в нем обычной черты того времени: постоянного напоминания о своих заслугах и выпрашивания себе вотчин, жалованья и всяких богатых милостей. Будучи другом царя, он даже не заседал в Царской думе; только после долгого пребывания в скромном звании стольника, уже состоя во главе нескольких приказов, он получил наконец чин думного дворянина, то есть вступил в низший разряд думных людей. Как представитель внешней политики в последнюю эпоху царствования, Матвеев постоянное и главное внимание обращал на малороссийские дела и польско-русские отношения и твердо сохранял мир со Швецией, не поддаваясь на усердные подговоры ее противников, в особенности Бранденбурга и Дании.
Часто посещая западнорусские и польские края, находясь в постоянном общении с умными, учеными людьми, особенно из западнорусского духовенства, наблюдательный, восприимчивый Матвеев приобрел большие и разнообразные познания и естественно проникся уважением к европейской образованности вообще, так что явился одним из передовых западников допетровской Руси. Это уважение, однако, не мешало ему сохранить чисто русское чувство и понимание. Подобно Ордину-Нащокину, он постарался дать хорошее образование своему сыну, но вверил его не польским пленникам, а православному белорусскому шляхтичу (Подборскому) и также православному ученому иноземцу, известному Николаю Спафарию, служившему переводчиком у него в Посольском приказе. Оставаясь вполне русским человеком, Матвеев допустил в своем домашнем быту некоторые черты, взятые от западнорусской и польской знати. Между прочим, он завел у себя музыкальный оркестр, который был набран из дворовых людей, обученных немцами. Его дом, находившийся в Белом городе за Неглинной, выдавался своей изящной архитектурой, по словам иностранного очевидца.
В связи с влиятельным придворным положением Матвеева и его дружескими отношениями к царю совершилась вторая женитьба Алексея Михайловича, еще более укрепившая эти отношения.