История России. Алексей Михайлович и его ближайшие преемники. Вторая половина XVII века

Полный успех этой меры, то есть действительное после нее прекращение местничества, показывает, что оно уже было вполне устаревшим обычаем и не соответствовало народившимся новым понятиям и нравам в самом русском обществе. Однако нельзя сказать, чтобы родовитое боярство без сожаления рассталось с сим обычаем. Оно, конечно, уступило решительному соизволению государя и влиянию его молодых советников. Возможно, что со стороны последних (а особенно князя В.В. Голицына) был употреблен какой-то дипломатический прием, чтобы отклонить или смягчить оппозицию родовитого боярства. На это намекает один дошедший до нас проект, явившийся, очевидно, не без связи с отменой местничества. Вскоре после этой отмены или одновременно с нею составлена была, по совету бояр, роспись наместничествам, на которые предполагалось разделить Московское государство, а наместничества эти распределить между членами Боярской думы, по степени их старшинства. Во главе росписи поставлен первый боярин как начальник судебного ведомства в царствующем граде Москве, соответствовавший византийскому Доместику фем (Δoμεδτιχoσ Θεματων). Потом следуют дворовый воевода или севастократор, наместник Владимирский, воевода Северского разряда, наместник Новгородский, воевода Владимирского разряда и так далее, всего 34 степени. В предыдущее время обыкновенно при отправлении посольских дел чиновникам давались титулы наместников того или другого города; но это был чисто поминальный почет. Теперь же как будто предполагалось с сими титулами соединить и действительное их значение. С одной стороны, по упоминанию при некоторых титулах соответствующего византийского чина тут видно влияние византийских воспоминаний. С другой – можно предположить вошедшее тогда в силу польское влияние и подражание польско-литовским воеводам и каштелянам, которые, будучи членами сената, в то же время стояли во главе и областного управления. Судя по некоторым данным, предполагалось связать с этим гражданским делением государства и его деление церковное или епархиальное, может быть, по образу польско-литовских епископов, которые уже по самому своему сану были членами сената. Но весь этот проект рушился, благодаря несогласию патриарха Иоакима, к которому он был представлен на рассмотрение. Патриарх указал на опасность, которая может угрожать царскому единовластию и самодержавию от постоянных и «великородных» наместников, и при сем напомнил бедственные времена разделения России на удельные княжения. Но уже сама легкость, с которой был после этого оставлен сей проект, свидетельствует, что царь и его ближайшие советники не придавали ему важного или серьезного значения.

Что касается отмены местничества, то подобное, столь долго существовавшее и вкоренившееся явление, разумеется, не могло легко и быстро исчезнуть из истории и время от времени потом напоминало о себе разными местническими случаями; но они были сравнительно редки и незначительны. С одной стороны, масса дворянского сословия, подобно польской шляхте, стремилась уровнять с собою в правах (демократизировать) боярскую знать; с другой – самодержавная власть все решительнее ставила службу и царскую милость выше знатной породы, чем подготовляла новый и очень разнообразный состав русской аристократии.