К несчастью, среди партии Нарышкиных не оказалось таких лиц, которые бы сумели вовремя принять все нужные меры, чтобы укрепить это избрание и твердой рукой поддержать общественный порядок. За малолетством Петра, естественно, правительницей или регентшей становилась его родительница Наталья Кирилловна; но характером и энергией она не напоминала мать Грозного Елену Глинскую, которая выступила на сцену действия при подобных же обстоятельствах. Царица-мать хотя и видела свое трудное положение, однако ничего не предпринимала и, по-видимому, возлагала все свои надежды на правительственное искусство и опытность Артамона Сергеевича Матвеева, за которым в город Лух был отправлен стольник с царским повелением спешить скорее в Москву.
Но Милославские не дремали, они ловко пользовались нерешительностью и всяким промахом Нарышкиных.
Царевна Софья не только проводила дни у постели больного Федора, подавала ему лекарства и утешала его, но и после смерти брата, вопреки обычаям, устранявшим царевен от присутствия на торжественных обрядах, явилась на другой день 28 апреля в Архангельский собор на погребение. Царица Наталья не дождалась окончания долгой заупокойной службы и, совершив последнее целование усопшего царя, возвратилась с сыном во дворец, опасаясь переутомить мальчика дальнейшим стоянием, и притом натощак. За ней вышли и некоторые бояре. Этот преждевременный уход был замечен и навлек на царицу упреки со стороны теток покойного царя. Софья, наоборот, осталась до конца погребения и воплем провожала брата в могилу; а по выходе из собора, если верить маловероятному иностранному известию, она обратилась к народу с жалобой, будто Федора отравили его враги, а брата Ивана незаконно устранили от престола, и с просьбой отпустить ее с сестрами в иные христианские земли. Народ, конечно, заметил эту разницу в уважении к покойному царю. А тут еще пошли неодобрительные толки о братьях царицы Натальи, особенно об Иване Кирилловиче, который по поводу упомянутого ухода из Архангельского собора будто бы сказал, что не об умершем царе надо заботиться, а о живом. Бросилось в глаза и слишком быстрое придворное возвышение многих членов партии, особенно пятерых братьев Нарышкиных, не имевших за собой никаких заслуг. Старшему из них, Ивану, было не более 23 лет; а его уже пожаловали в бояре и оружничие.
Возбуждаемые в народе толки не имели большого значения, пока на сцену не выступила вооруженная сила. Милославские нашли себе опору в лице стрелецкого войска и ловко воспользовались его смутным настроением в данную минуту.