Эта надежда на «сохранение всех его учреждений» руководила Петром I в действе коронации «безродной» особы. Опасения за судьбу своих преобразований у Петра I были более чем основательные. Представители старой феодальной знати, кичившиеся своим происхождением от Рюрика и Гедемина, не принимали преобразований Петровской эпохи, и их устремления были по‑прежнему обращены больше в прошлое. Поддержанные и рядом соратников Петра I, в том числе фельдмаршалом графом Б. П. Шереметевым, генерал‑фельдмаршалом князем Никитой (Аникитой) Ивановичем Репниным, они были рьяными сторонниками внука Петра I, связывая с ним надежду на отстранение от власти ненавистных «худородных» выскочек во главе с А. Д. Меншиковым.
Выдвинувшимся при Петре I вельможам, прямо замешанным в розыске и суде над царевичем Алексеем, перспектива восшествия на престол его малолетнего сына не сулила ничего радужного. Тем более что всюду носились слухи о намерении родовитых вельмож в случае успеха заключить Екатерину и ее дочерей в монастырь. Понимание реальности такой угрозы на время сплотило вокруг Екатерины Алексеевны вечно оспаривавших свое первенство А. Д. Меншикова, П. А. Толстого, И. И. Бутурлина, А. В. Макарова, П. И. Ягужинского и др. Попросту говоря, и у Екатерины, и у находившихся в одинаковом с нею положении выдвиженцев Петра I сыграл инстинкт самосохранения. Она целиком доверилась Меншикову и Толстому, поручив им защищать свои права на трон. Этим двоим было ясно, что надо склонить на свою сторону войско. Задача облегчалась тем, что свою привязанность к императору гвардия автоматически переносила и на Екатерину, умевшую статью и обхождением «казаться солдату настоящею полковницей». Офицеры гвардии пришли к Екатерине с заверениями в преданности и готовности отдать за нее жизнь. Но заговорщики решили подстраховаться — погасили 16‑месячную задолженность жалованья войскам, произвели дополнительные денежные раздачи.
Придворная гвардия, состоявшая из Преображенского и Семеновского полков, была наиболее привилегированной частью армии. Оба полка были сформированы главным образом из дворян. Социальная однородность гвардии — решающего средства в борьбе придворных группировок — делала сравнительно легкими столь привычные для России дворцовые перевороты. В данном случае это было особенно просто: все решилось в ночь на 28 января, когда представители обеих противоборствующих группировок, уже зная о близкой кончине императора, собрались для выявления преемника. Слова П. А. Толстого, отвергшего опасную идею регентства при малолетнем великом князе Петре и высказавшегося в пользу Екатерины, нашли поддержку у гвардейских офицеров, «вдруг», не по регламенту, оказавшихся в той же комнате вместе с вельможами. Тотчас же раздалась барабанная дробь во дворе, возвестившая о прибытии двух гвардейских полков. Аникита (Никита) Репнин, негодуя, спросил: «Кто осмелился привести их сюда без моего ведома? Разве я не фельдмаршал?» На что услышал от враждующего с ним подполковника Семеновского полка И. И. Бутурлина, что тот велел прийти им сюда по воле императрицы, «которой всякий подданный должен повиноваться, не исключая и тебя!». С гвардией шутить опасно. И все «совещатели» согласились с тем, чтобы Екатерина властвовала, как властвовал ее супруг. Сенат провозгласил Екатерину императрицей и самодержицей.
«Много нового видели русские люди в последние 25 лет, и теперь, когда уже преобразователь испустил дух, — пишет С. М. Соловьев, — увидали небывалое явление — женщину на престоле». Но ничего, никаких «шалостей» в стране не наблюдалось, а тут подоспел и екатерининский успокоительный указ от 19 мая 1725 г.: «Мы желаем все дела, зачатые трудами императора, с помощью Божиею совершить». О том же сообщал голландский резидент в Петербурге де Вильде своему правительству: «Смерть царя до сих пор не внесла никаких изменений, дела продолжают идти в направлении, какое было дано им раньше, и даже издан указ, предписывающий сохранить все по‑старому». Предписать можно что угодно, но «по‑старому» быть уже не могло — нет главной направляющей силы, нет уже устрашающей царской дубинки. Все понимали, что воцарение Екатерины I приведет к усилению власти А. Д. Меншикова. Добрая, отзывчивая, обаятельная, но от природы недалекая женщина, во вдовстве все больше склонная к удовлетворению своих чувственных желаний, просто была не в состоянии управлять громадной империей, и реальная власть постепенно перешла в руки умного, но еще более честолюбивого и корыстолюбивого Меншикова. Однако князь был уже не тот, что раньше: он безынициативен даже в решении неотложных дел. При жизни Петра это был единственный из сподвижников, кто мог самостоятельно действовать. После смерти Петра он стал растерянным и скованным. Объяснение этому дал еще С. М. Соловьев, считавший, что способности и таланты ближайшего окружения Петра светили «не собственным светом, но заимствованным от великого человека».