Правда, все же получил завершение ряд неоконченных петровских начинаний. В феврале 1725 г. в знаменитую Первую Камчатскую экспедицию отправился капитан‑командор Витус Беринг, в мае был утвержден задуманный Петром орден Св. Александра Невского, закончено комплектование состава Петербургской Академии наук, и в декабре было сообщено об учреждении этого детища Петра I. Но поводов для особого обольщения сделанным нет. Суждения А. С. Пушкина на этот счет справедливы: «Ничтожные наследники северного исполина, — изумленные блеском его величия, с суеверной точностью подражали ему во всем, что только не требовало нового вдохновения».
После смерти Петра была устроена судьба одной из дочерей‑царевен, родившихся еще до официального брака с Екатериной: старшая, Анна, выдана замуж за герцога Голштинского Карла‑Фридриха, как того хотел отец. Таким образом, дочь Петра Великого стала супругой внучатого племянника Карла XII и матерью будущего императора Петра III.
Вскоре в стане победителей, упорно продолжавших считать себя равными друг другу, начались раздоры — уж очень несхожие люди собрались у трона Екатерины. Ее верный союзник А. Д. Меншиков, получивший такую большую власть, какую только может иметь подданный, стал явно подавлять прочих претендентов «на место под солнцем». Уже в конце марта 1725 г. на всенощной в Петропавловском соборе генерал‑прокурор П. И. Ягужинский, наиболее приближенный к Петру в последние годы его жизни, обратившись лицом к гробу царя, жаловался: «…сегодня Меншиков показал мне обиду, хотел мне сказать арест и снять с меня шпагу, чего я над собою отроду никогда не видал». Императрица, сильно разгневанная на него за этот поступок, обязала просить прощения у светлейшего князя. «Провинившийся» — третий человек в окружении Екатерины — вскоре это и сделал.
Выше Ягужинского при дворе стоял граф П. А. Толстой, человек с тонким и твердым умом, с «умением дать делу желаемый оборот».
Последнее качество его было особенно ценимо, и Екатерина не могла обойтись без его советов. Но она и сама в какой‑то мере сознавала, что хотя при ее не столь прочном положении никак нельзя оставаться без поддержки сильного Меншикова, однако для ослабления всеобщего недовольства следовало попытаться как‑то ограничить его всевластие. Выход был найден Толстым, предложившим учредить при императрице Верховный тайный совет. Указ о его создании появился в феврале 1726 г. В Совет вошли А. Д. Меншиков, граф, генерал‑адмирал Ф. М. Апраксин, граф, канцлер Г. И. Головкин, граф, дипломат, первый начальник Тайной канцелярии П. А. Толстой, барон, дипломат, вице‑канцлер А. И. Остерман, князь Д. М. Голицын. Лишь последний представлял родовитую аристократическую знать. Спустя некоторое время, к неудовольствию Меншикова, по инициативе Екатерины в Совет был введен приобретавший все больший вес при дворе ее зять, герцог Карл‑Фридрих. Председателем Совета стала сама императрица, а практическое решение дел сосредоточилось в руках тройки «самых‑самых» — Меншикова, Головкина, Остермана.
Верховный тайный совет должен был осуществлять надзор «над всеми коллегиями и прочими учреждениями». Предписывалось «никаким указам прежде не выходить, пока они в Тайном совете совершенно не состоялись». Этим умалялось значение Сената, который теперь лишился основания титуловаться «правительствующий» и стал называться просто «высокий». Отныне главнейшие нити управления государством были сосредоточены в новоиспеченном учреждении. Как заметили многие, «вельможи хотели управлять при женщине и теперь действительно управляли». Сопротивлялась ли этому сама Екатерина? Осознанно едва ли. К тому же она была не амбициозна и достаточно трезва в самооценках. Екатерина относилась к тому типу людей, которые кажутся способными к правлению, пока не получают реальную власть. Поэтому не случайно указ от 1 января 1727 г. так уточнял мотив создания Совета: «Мы сей Совет учинили Верховным и при боку нашем не для чего иного, только дабы оный в сем тяжком бремени правительства во всех государственных делах верными своими советами и бесстрастным объявлением мнений своих нам вспоможение и облегчение учинил». Распорядившись, чтобы сановные лица представляли письменные мнения о государственных делах и необходимых переменах, Екатерина предпочла требующим умения и усердия государственным делам общество пришедшего на смену Виллиму Монсу «сердечного друга» Рейнгольда Густава Левенвольде. Утопавший в роскоши императорский двор предавался затяжным празднествам, пирам.
Саксонский резидент Н. С. Лефорт был поражен всеобщим забвением государственных дел: «Невозможно описать поведение этого двора: со дня на день, не будучи в состоянии позаботиться о нуждах государства, все страдают, ничего не делают, каждый унывает, и никто не хочет приняться за какое‑либо дело, боясь последствий».