Цепями сковали Сухейля враги,Набили колодки на обе ноги,В застенок упрятали в недрах земных:Ни “ахи”, ни “охи” не трогали их.Светило дневное сокрылось с земли,Цветок вырван с корнем и вянет в пыли;Не виден из ямы сияющий свет,Ни смерти, ни жизни невольнику нет.Но сильному духом не сгинуть в тюрьме,Отваге его не угаснуть во тьме.Вращаются звезды, светлеет восток,Из правды проклюнется счастья росток.
* * *
Во тьме ожиданий, в зиндане глухом,Забылся Сухейль от усталости сном.Явилось ему сновидение вдруг,Объяли Сухейля восторг и испуг:Во сне этом – пэри святой красотыВ прекрасном саду собирала цветы.«Не ты ль тот цветок, – он спросил, как в бреду, —Что краше любого соцветья в саду?Но кто ты? Земной человек или джинн?Мне имя свое поскорее скажи!Всевышнего я восхвалю что есть сил,За то, что тебя мне, как солнце, явил!”Ответа он ждал, ожиданьем томим,Но пэри-судьба посмеялась над ним,Исчезла, как лань, в золотистом дыму,И сердце огнем опалила ему.Сухейль устремился за пэри воследВ небесный, прозрачный, струящийся свет,Но в лунный дворец ее он не попалИ снова в свое подземелье упал.Печально постигнув, что это лишь сон,На участь свою вновь посетовал он.
* * *
В шатре принимал донесения шах,Победные вести звучали в ушах.Средь сверстниц своих, краше тысячи лун,Сияла красой его дочь Гульдурсун.Прекраснейший с ней не сравню я цветок,В душе ее – чувств лучезарных исток,Она, кому ровни вовек не найду,Гуляла в цветущем гаремном саду.Сухейля в цепях мимо сада вели…Душа Гульдурсун словно взмыла с земли.Узнала любви притяженье душа,Землей вокруг Солнца круженье верша[433].Она полюбила, в мечтанье своемСебя видя – розой, его – соловьем.Но в тесном затворе не петь соловью,На воле заводит он песню свою.Он розу возлюбит, любви не тая,Не станет и роза терзать соловья…С подобными чувствами шахская дочьВсе думала, как же Сухейлю помочь?Не только красива, еще и умна,Снотворное в хлебе сокрыла она,Чтоб хлеб этот страже тюремной отдать,Чтоб юношу пленного вновь увидать.