История русского искусства

Аллегории, правда, отличались иногда большою замысловатостью. Изображался, например, Господь в виде ангела с зерцалом и мечом, на которого другой ангел возлагает венец; подпись: «Благословиши венец лету благости Твоея», поясняла значение этой загадочной сцены.

«Бытейские» живописцы не затруднялись олицетворением самых сложных понятий. «Муж наг, ризы с себя поверг долу» означал «безумие». «Девица стояща в руке держит весы» изображала «правду», а «муж из лука стреляет во врата, обратяся вспять», олицетворял «неправду».

В этих аллегорических изображениях явственно веяло подчас и духом античной символики. Солнце олицетворялось, например, колесницею с ангелом (Аполлон), держащим в руках солнце; луна находилась в руках девы (Дианы), сидящей в запряженной волами колеснице.

Но этого мало: на стенах изображались иной раз и исторические аллегории. Роспись сводов Золотой палаты московского царского дворца, изображавшая, по-видимому, простые нравоучительные «притчи», например: «Сын премудр веселит отца и матерь», «Дух страха Божия», «Сердце царево в руце Божией» и т. п., в целом являлась, как указывает И. Е. Забелин, повестью «о нравственных достоинствах молодого царя», т. е. самого Иоанна Грозного. На стенах той же палаты, под видом освобождения Моисеем израильтян от рабства и подвигов Иисуса Навина, была аллегорически представлена история завоевания Казанского и Астраханского царств.

В росписи Грановитой палаты в таких же как будто невинных притчах правитель Борис Годунов изобразил свои отношения к царю, боярам и к народу.

Таким образом, «бытейское письмо» приобретало характер как бы исторической живописи. Не решаясь еще прямо изображать важные события действительной жизни, живописцы вкладывали в свои якобы религиозные изображения новое, уже не религиозное содержание. Начинался переход от иконописи к живописи в прямом смысле слова.

Также совершался в свое время этот переход и в западноевропейской живописи. Не решаясь еще изображать сцены из действительной жизни, художник располагал изображения современников в такие группы, которые могли бы иметь значение религиозных сюжетов. Воспроизводя в красках современный ему пир, он изображал в середине стола Христа и получался «Пир в Кане Галилейской» и т. п. Действительность, природа, «живство», выражаясь на древнерусском языке, прокрадывалось в живопись контрабандным путем.

Этого нового явления в истории русской живописи не могли остановить протесты приверженцев старины. «Живство» все смелее вторгалось в священные доселе области церковно-религиозной живописи. И если в пределах легко доступной взорам стенной живописи исторические сюжеты еще должны были скрываться под личиной религиозных сцен, то в миниатюре они уже изображались вполне открыто.

Миниатюры

В миниатюре XVI века явственно намечаются два основных течения – аллегорическое и историческое.

Православие становится неотъемлемым признаком русской национальности. Появляются свои, русские, святые и их жития в литературе. В царствование Грозного литература этого рода достигает высшей ступени развития. Потребность иллюстрирования этих житий и создает историческую миниатюру. «Чтоб перейти в область искусства, чтоб возбудить духовный интерес, русская действительность и природа, – говорит Е. И. Буслаев, – должны были озариться в глазах художника неземным, идеальным сиянием, низошедшим на них, в Житии, от благодати русского подвижника».

В миниатюрах жития преп. Сергия Радонежского художник еще очень ограничен в смысле свободы творчества, ему все ещё вспоминаются иконные «переводы». Но перед ним, безусловно, новая задача: изобразить русских святых, предметы русского быта, картины русской природы и жизни. Все это было для него запретным плодом, он не трудился над изучением действительности, не пытался, что называется, «набить руку» на воспроизведении ее форм. И его рисунок, естественно, еще не уверен, сбивается на иконные образцы; его глаз все еще смотрит сквозь призму иконописи или соблазняется примерами подходящих по сюжету западноевропейских гравюр.

Необходимость отразить характерную для Житий святых постоянную смену небесного земным и обратно, переход жизненного явления в чудо и чуда в действительность, заставляет миниатюриста изображать на одном рисунке внешность события и его внутреннее значение, нарушать единство действия и объединять в одном произведении целый ряд событий или действий. На рисунке одновременно изображается, например, наружный вид здания и его внутренность. Словом, выражаясь словами Ф. И. Буслаева, «миниатюрист терялся во множестве эпизодов и, вместо энергически сосредоточенной драмы, предлагал зрителю живописную поэму, распадающуюся на отдельные эпизоды». Связь литературы с искусством, господство текста над образом было еще так сильно, что художник невольно удерживал в своем искусстве деление поэмы на песни (эпизоды).