История русского искусства

Стенная церковная живопись XVII века всего лучше сохранилась в Ярославле, Ростове, Костроме. Эти сложные и разнообразные по сюжетам изображения, покрывающие все стены храмов, – последнее слово развития допетровской церковной живописи. Влияние Запада становится уже очень явственным и в колорите, и в рисунке, и в самых композициях, подчас заимствованных с западных гравюр, и даже в сюжетах. Богословские способности художников и их начитанность находят здесь самое широкое применение. Заимствуя сюжет или композицию, мастер перерабатывает ее, вводит новые подробности, стремится придать ей национальный характер: изображает русские пятиглавые храмы, ограды в виде тына, иногда включает в композицию портреты русских государей.

При помощи широко развитой символики, употребления надписей, иногда довольно длинных, живописцы воспроизводят самые сложные сюжеты, казалось бы недоступные для живописи. На стенах Ивановского храма в Толчкове (Ярославль) изображены, например, символическое истолкование литургии, а также и воспроизводимое нами олицетворение церковного песнопения «О Тебе радуется, Благодатная, всякая тварь». В находящемся в раю пятиглавом храме восседает на престоле Богоматерь с Младенцем, окруженная «ангельским собором». Над нею Св. Дух и, в облаках, Бог-Отец. Внизу – Иоанн Предтеча с душами праведных в виде детей, пророки, святители, преподобные.

При сравнении этой росписи с аналогичною фреской XVI века из московского Благовещенского собора становится ясным то богатство композиции и внутреннего содержания, какое приобрела за столетие русская церковная живопись.

Основные черты фрески XVI века сохранились и в XVII веке: тот же храм среди райских садов, ангельский собор вокруг Богоматери, святители и святые внизу.

Но в фреске XVI века, при всех ее живописных достоинствах, не чувствуется особой глубины мысли; отдельные части композиции недостаточно объединены: группа ангелов с Богоматерью до такой степени изолирована от группы святых внизу, что может иметь совершенно самостоятельное значение.

Во фреске XVII века все слито, объединено в неразрывную, величественную композицию, развертывающуюся именно как церковное песнопение, которое она олицетворяет. Под центральною главою изображенного на фреске храма, по вертикальной линии вниз, художник изобразил не только Богоматерь с Младенцем, но и Бога-Отца, Св. Духа, Иоанна Крестителя. В его фигурах, быть может, меньше красоты, приближения к действительности, отличающих фреску XVI века, но общее впечатление гораздо значительнее, пышнее, полнее выражает сюжет.

Еще более сложна по сюжету другая фреска той же церкви на текст из притч Соломона: «Премудрость созда себе дом и утверди столпов седмь». Здесь художник изобразил всю христианскую церковь: Господа Саваофа, Богоматерь, Христа, «лики»: апостолов, святителей, пророков. праведников, пустынножителей, мучеников, мучениц, исповедников, царей. «Все языцы» собраны в шести группах внизу, у «дома премудрости», а пред престолом стоит сам вдохновитель этой композиции – царь Соломон.

Даже сравнительно простые сюжеты, как, например, Благовещение, развиваются в пышные композиции. Вверху, в облаках, Господь посылает к Пресвятой Деве ангела. Богоматерь восседает на троне внутри роскошного здания.

Ангел приближается к Ней из другого, менее пышного здания, а между этими двумя зданиями, в перспективе, трудится праведный Иосиф.

Декоративные начала, рано обнаружившиеся в русских церковных росписях, достигают здесь высшего развития. Живопись обращается в какие-то дидактические поэмы, богословские трактаты. Когда у иконописца-богослова не хватает художественных образов для истолкования своих идей, он прибегает к пояснительным надписям, дает в руки своим фигурам хартии, еще более усиливающие декоративность, символичность его искусства. Ему не нужна близость к природе, иллюзия действительности. Излишнее «живство» изображаемых живописцем фигур могло бы заинтересовать зрителя самою своею внешностью, заставить его любоваться, тешить зрение красотою линий и близостью к действительности, отвлекать мысли молящихся к земле и земному. Церковный живописец XVII века, идеалом искусства которого являлись грозные слова церковного песнопения «да молчит всякая плоть человеча и ничто же земное в себе помышляет», хотел привлечь взоры зрителя своею живописью только для того, чтобы дальше увести его от земли и земных помышлений, дать ему красноречивый красочный комментарий к божественной службе, удержать его помыслы исключительно в сфере святости и благочестия.

Он даже боролся с иллюзией действительности, обращал природу в символ, пытался создать у молящегося соответствующее настроение, не заботясь о том, что впадает в декоративность, подчиняет действительность своему искусству, а не искусство – действительности.

В этом смысле живописец XVII века стоит гораздо ближе к современным новым течениям в живописи, чем к благоговевшему пред действительностью искусству передвижников, на котором и воспиталось наше поколение.