дворянства, Достоевский был плебеем и демократом до мозга костей.
Он принадлежал к той же исторической и общественной формации,
что создала Белинского, Некрасова и Григорьева, и отсюда идет,
среди прочего, отсутствие всякой грации, всякого изящества,
внешнего и внутреннего, характерное для всего его творчества,
вместе с отсутствием сдержанности, дисциплины, достоинства и
патологическим избытком застенчивости и неловкости.
Последние, великие романы Достоевского – идеологические
романы. Идея романа неотделима от художественной его концепции,
и идею так же нельзя абстрагировать от рассказываемой истории, как
повествование нельзя оторвать от идеи. Но это неприложимо к его
романам среднего периода (1857–1869), которые во многом скорее
продолжают его раннее творчество (1845–1849), чем предвещают то,
что придет вслед за ними. Глубочайшие бездны его сознания в них
еще не открываются. Но они отличаются, однако, от произведений
сороковых годов тем, например, что в них уже нет влияния Гоголя и
той озабоченности стилем, которая есть в
Главные произведения этого периода –
тону с французским романтическим «сострадательным» социальным
романом и с поздними, менее юмористическими произведениями
Диккенса. Религия сострадания, часто граничащая с
мелодраматической сентиментальностью, нашла здесь свое
чистейшее выражение, еще не осложненное более глубокими
проблемами последующего периода. Сюжет – сложный и мело-
драматический, в котором уже слышны и задыхающаяся
напряженность, и нервическая натянутость
интеллектуальных страстей последних романов.
В
богатства позднего Достоевского, но в других отношениях это одно
из характернейших его произведений. Все его великие романы
построены более как драма, чем как повествование. Они очень легко
и без особых изменений могут быть превращены в пьесы.
разумеется, для театра повесть слишком длинна. Интересно, как
здесь проявляется, по выражению Михайловского, «жестокость»
Достоевского.
Сюжет –
нестерпимые
психологические
издевательства, которым лицемерный паразит Фома Опискин
подвергает полковника Ростанева, у которого живет. Идиотская
кротость, с которой полковник позволяет Опискину издеваться над
собой и над всеми вокруг, в том числе и над своими друзьями и
слугами, извращенная изобретательность Опискина, измышляющего
все новые и новые способы психологического унижения своих
жертв, – все это причиняет читателю невыносимую, почти
физическую боль. Фома Опискин – таинственная фигура, воплощение
гротескного, беспричинного, безответственного, мелкого и в конце
концов безрадостного зла, вместе с салтыковским Порфирием
Головлевым и сологубовским Передоновым образующий троицу, с
которой, пожалуй, нечего сравнить в европейской литературе.
с оттенком сатиры (направленной, как кажется, против Гоголя, каким
он открылся в
юмор там бесспорно присутствует, это тот юмор, который только
людей особого склада может рассмешить.
Та же «жестокость» в еще более изощренной форме выступает в
самом характерном рассказе этого периода –
(1862), где с подробностями, напоминающими
Достоевский описывает страдания униженного самосознания,
испытанные важным бюрократом на свадьбе мелкого чиновника,
своего подчиненного, куда он приходит неприглашенный, ведет себя
глупо и нелепо, напивается и вводит бедного чиновника в большие
расходы.
Особняком от этих рассказов стоят
(1861-1862), при жизни Достоевского его самая знаменитая книга,
получившая всеобщее признание. Это рассказ о сибирской каторге,
ведущийся от лица каторжника, принадлежащего к образованному
классу, и основанный на автобиографическом материале. Как и
другие произведения Достоевского, написанные до 1864 г.,
еще не касаются сложных подспудных переживаний. Конечный вывод
книги – оптимистическое сочувствие к человеку. Даже моральная
деградация самых закоренелых преступников изображается не так,
чтобы читатель потерял веру в человека. Это скорее протест против
недейственности наказаний. Несмотря на ужасные, грязные,
унизительные подробности преступлений и жестокостей,
вполне соответствующая эпохе оптимистического общественного
идеализма. Главным мотивом книги было трагическое отчуждение