философ среднего класса, каким он и был, Крылов не верит ни в
большие слова, ни в высокие идеалы. Интеллектуальному
честолюбию он не сочувствовал, и в его жизненной философии
немало обывательской инертности и лени. Она чрезвычайно
консервативна; самые ядовитые стрелы Крылова были нацелены на
новомодно прогрессивные идеи. Но его здравый смысл не мог
мириться с нелепостями и бездарностью высших классов и власть
имущих. Его сатира улыбчива. Его оружие – осмеяние, не
негодование, но это оружие острое и сильное, которое может больно
задеть свою жертву.
Крылов – великий мастер слова, и поэтому его место в
литературе непоколебимо. Но не всегда он был так оригинален и не с
самого начала овладел мастерством, которое теперь всегда
связывается с его именем. Книга 1809 г. включает несколько басен, о
которых можно сказать, что они не более чем хороший перевод из
Лафонтена. Одна из них –
сентиментальная басня, не претендующая ни на остроумие, ни на
юмор. При этом
восхитительного, хотя и несколько старомодного, чувства; Морис
Бэринг процитировал две строчки оттуда как самые поэтические
стихи на русском языке. Но большая часть этой книги уже
демонстрирует крыловский стиль в его лучших достижениях. Крылов
не был другом карамзинистов-реформаторов. Он был сознательный
классицист, националист и не избегал архаизмов. Описательные и
лирические пассажи его басен по тону – совершенно XVIII век. Даже
сочность его разговорных пассажей отличается от реализма таких
писателей XVIII века, как В. Майков или Хемницер, не столько по
роду, сколько по качеству. Качество – самое высокое. Крылов, что
называется, «владел языком». У него каждое слово – живое. Каждая
строчка до отказа наполнена такими словами. И это реальные, живые
слова, слова улицы и трактира, используемые в истинно народном, а
не в школьно-учительском духе. Крылов всего лучше в лаконичных
эпиграмматических предложениях. Заостренные концовки и морали
его басен – законные наследники народных пословиц (нет языка
более богатого прекрасными пословицами, чем русский), а многие из
них и сами стали пословицами. Теперь они – часть языка и
передаются из уст в уста, причем никто не задумывается, откуда они
взялись.
Невозможно дать перечень или характеристику всем крыловским
басням. Некоторые – из лучших – обращены против неумения и
притязаний необученного человека делать квалифицированную
работу. Другие являются политическими памфлетами, откликами на
текущие события, особенно во время войны 1812–1814 годов.
Некоторые высмеивают тщеславных и надоедливых стихоплетов и
зоилов, как, например, знаменитая
являются социальной сатирой, как знаменитые
против того, чтобы их продавали на базаре, поскольку они потомки
тех гусей, которые спасли Капитолий от галлов.
Вместо того чтобы их перечислять, я приведу одну, в отличном
переводе сэра Бернарда Перза. Поначалу кажется, что Крылов –
непереводимый автор, ибо столь многое зависит от неподражаемого
качества его русского языка. Но профессору Перзу удалось найти
изумительно удачный английский эквивалент для самых сочных
крыловских идиом. Басня, которую мы приводим, – один из
характернейших для Крылова выпадов против неумелости и
неспособности: