История русской литературы с древнейших времен по 1925 год. Том 1

одинаково нравится шестилетнему ребенку и культурнейшему

читателю стихов шестидесяти лет. Понимания не требуется,

воспринимается оно прямо, бесспорно, непосредственно. Сказка не

фривольна, не остроумна, не юмористична; она легка, она веселит,

она подбодряет. И есть в ней высокая серьезность, ибо что может

быть серьезнее, чем создание мира совершенной красоты и свободы,

открытого для всех?

Я прекрасно понимаю, что вряд ли большинство проголосует за

то, чтобы считать Царя Салтанапушкинским шедевром.

Большинство сойдется на последней поэме Пушкина – Медный

всадник(написан в 1833, напечатан посмертно в 1841 г.). Конечно,

эта поэма может по праву претендовать на превосходство. Нет такой

концепции поэтического величия, с точки зрения которой это

превосходство могло бы быть оспорено, если не считать такого

(гипотетического) взгляда, который потребовал бы от поэзии, чтобы

она была так же свободна от «человеческого», как Царь Салтан.

Классицисты,

романтики,

реалисты,

символисты

и

экспрессионисты – все должны согласиться в оценке Медного

всадника. Тема его – петербургское наводнение 1824 г. и последствия,

которые оно имело для Евгения, бедного незначительного чиновника,

смыв в море, вместе со всеми его обитателями, домик, где жила его

возлюбленная. Философская же (или как бы ее ни называть) тема –

непримиримый конфликт между правом общества, воплощенным в

genius lociгорода, – бронзовой статуе Петра Великого на Сенатской

площади – и правом личности, представленной несчастным

Евгением, которого погубило просто географическое положение

Петербурга. Величие поэмы в том, что Пушкин не делает попыток

примирить их в какой-нибудь высшей гармонии. И хотя поэма

начинается с великолепного гимна Петру и Петербургу, и фигура

великого императора господствует над всем, приобретая размеры

полубога, эта фигура разительно отличается от человечного Петра

Полтавыи Пира– это бесчеловечный и могущественный демон, не

знающий милосердия. Сочувствие поэта к погубленному Евгению ни

в коей мерене уменьшается величием его врага. И моральный

конфликт так и остается неразрешенным. По стилю Медный

всадник– еще один шаг в направлении Полтавы. Концентрированная

наполненность и упругость восьмисложника; строго-реалистический,

но необычайно выразительный словарь; стихийное величие

движения, бесчисленные перспективы, открываемые каждым словом

и всей поэмой в целом, придают поэме поэтический вес, полностью

оправдывающий признание ее величайшим образцом величайшей

поэзии на русском языке.

Первая и самая большая драма Пушкина Борис Годунов(1825,

напечатан в 1831), как и его первые повести в прозе, поначалу была

задумана как формальный эксперимент. Начиная работу, Пушкин был

заинтересован не столько действиями и судьбами своих персонажей,

сколько судьбами русской трагедии и русского драматического стиха.

Борис Годунов– первый опыт русской романтической –

шекспировской – трагедии в противовес преобладавшим до тех пор

французским правилам. Когда в 1826 г. Пушкин привез свою

трагедию в Москву, молодые идеалисты, молившиеся на Шекспира

(немецкого Шекспира) и Гете, приветствовали ее как шедевр. Сегодня

с ними трудно согласиться. Борис Годунов– это, скорее, одна из

незрелых, подготовительных работ Пушкина, менее зрелых и менее

совершенных, чем многие предшествовавшие – чем Цыганы,

например, или первые главы Онегина. Сюжет пьесы взят из

Kaрамзина. Это одна из вставных драматических новелл, которые

придают главный литературный интерес карамзинской Истории.

В интерпретации фактов Пушкин следовал Карамзину, и это

оказалось серьезной помехой. Борис Годунов– трагедия искупления,

но нигде Пушкин не трактует свою тему с меньшим мастерством.

Иногда эта трактовка просто сентиментальна. Размер – особенно

монотонная форма белого стиха – не вполне удачен. Язык несколько

высокопарен и условен. И даже конструкция драмы скорее

повествовательна, чем драматична. Однако, если принимать ее как

хронику в диалогах, для чтения, а не для театральной постановки,

она мастерски написана и является первым триумфом пушкинской

экономии средств. Характеры, особенно Самозванец, написаны

замечательно. Прозаические сцены, с их тонкой иронией – лучшие в

трагедии, и в предшествующей русской литературе их просто не с

чем сравнить. В двух-трех местах трагедия достигает истинной

драматической красоты – в сцене смерти Бориса, да и в

заключительной сцене, поразительно сжатой, где происходит

убийство Годуновых (за сценой – французская черта!) и

провозглашение Самозванца царем. Борис Годуновостался пьесой

для чтения. Мечта Пушкина увидеть, как она произведет революцию

на русской сцене, так никогда и не осуществилась. Ее влияние – и

немедленное, и посмертное – было широким, но не было значимым

внутренне – России так и не удалось создать оригинальную

«шекспировскую» трагедию.

Более поздние пушкинские пьесы стоят гораздо выше и по

степени совершенства, и по оригинальности – это четыре так