История русской литературы второй половины XX века. Том II. 1953–1993. В авторской редакции

Как тут не вспомнить мужиков 30-х годов, мужиков «Поднятой целины», когда вот такая же бесшабашная жалость рвала сердце, когда они выводили свою скотину и сдавали в колхоз. Вот и разорили «верхи» всю русскую деревню, то одна глупость, то вторая. Об этом и боль Евгения Носова…

В добродушном состоянии Игнат Заваров вдруг услышал звуки, которые не могут обмануть мужика: косят на заповедном лугу. Игната тут же захлестнула ярость, привязал коня и, крадучись, пошёл на шум. Гремел гром, сверкала молния, а потом наступала тьма. Во тьме и столкнулись Игнат с хилым мужичком, который и оказался Яшкой. Игнат связал скулившего Яшку: «Всё равно ведь прахом… Через месяц дожди… Снега покроют… Ежели б я в мае… А где мне косить? Где? Луга позапахали, в колхозе без сенов бедуют. Пасти негде, косить нечего… А у меня их пятеро, окромя самого да бабы… Я и так по болоту по горло с косой… Осоку да хмызу… Оттого и ревматизма… А ты на ноги сел… Да ещё кулаком…»

А у Игната своё: «Не твоё – не тронь!»

Не в траве здесь дело и не в охране этой травы: здесь столкнулись два принципа жизни – Яшка всю жизнь в колхозе, от работы не отказывался, посылали его на невыгодные работы, полол с бабами бураки, сажал капустную рассаду, собирал долгоносиков; Игнат угрожает ему статьёй по закону за потраву, но Яшку эта угроза даже радует, он перед всем людом на суде расскажет, что в колхозе он работал, хорошо ли, плохо ли, но помогал, много его пота пролито в колхозе, а Игнат – паразит, убёг из колхоза, укрылся, в овраг спрятался, но люди видят его паразитическую жизнь, перебёг канаву и спрятался, как серая козюля под закон… «Разве ты степь стережешь? Ты себя стерегёшь… Логово своё в овраге оберегаешь… Волк ты овражный, вот ты к…» Но эти слова Яшки были встречены таким ударом Игната, что в Яшке что-то хлюпнуло, и он упал в траву. Игнат ещё ярился, толкал мужичка, но он даже не шевелился. Осветив спичкой, Игнат узнал в лежащем мужичке сапрыковского дурачка Яшку. Сначала испытал «брезгливый испуг», потом «гадливое чувство, будто нечаянно раздавил клопа и теперь всё время чуял его ядовитую вонь», потом, почуяв опасность: «А что, если пришиб?», «вдруг первый раз не на шутку испугался Игнат», а представив себе окровавленное лицо Яшки, «он, сам того не замечая, вдруг побежал»: «Если что – ничего не знаю… А то – конец… Отказаковался». И в этот раз Игнат Заваров думает только о себе, нравственное чувство не затрагивает его, а ведь у Яшки пятеро детей остались сиротами да вдова, он мог бы помочь Яшке, «кадык-то телепается», но эгоистическое чувство самосохранения побеждает в нём, этому персонажу не грозит нравственная смерть за содеянное.

А в это же время Евгений Носов работал над несколькими деревенскими рассказами «Храм Афродиты», «Домой, за матерью», «Пятый день осенней выставки», закончил небольшую повесть «Шумит луговая овсяница…», в которой столько авторской радости разлилось, столько природной и человеческой красоты, чудесные описания середины лета с сенокосами… «После таких дождей вдруг вымётывала в пояс луговая овсяница… И как только накатывал этот чуткий дымок на луга – днями быть сенокосу», – писал Е. Носов, начиная свою повесть. И на наших глазах раскрывается любовная связь между председателем колхоза Чепуриным и Анфисой. Вроде бы ничего не случилось: закупила в городе чуть ли не два мешка с хлебом, Чепурин подвёз её на машине, и с этого мгновения зародилась между ними любовь, но бывали редко наедине, а всё больше на собраниях, в работе, некогда поговорить, да и стыдно, в сущности, и не видались, а тут сенокос на своей делянке, Чепурин приехал на мотоцикле, помог Анфисе накосить травы, заготовить сено на зиму. И случилось то, что давно должно было произойти. Она ещё стесняется близости с Чепуриным, сажает на мотоцикл своего сына, а сама в одиночку переплывает Десну.