История русской литературы второй половины XX века. Том II. 1953–1993. В авторской редакции

Журнальная публикация романа обратила на себя внимание не только литературной общественности, но и Кремля. В. Пикуля на разговор пригласил к себе М. Зимянин. Затем появилась разгромная статья Ирины Пушкарёвой, а после неё «сам» М. Суслов выступил, как сообщает писатель, «против меня и моего романа», и его суждения были напечатаны в «Литературной газете». Так началась травля писателя. И В. Пикуль точно указал на соответствия его описаний с действительностью «эпохи застоя»: «…нашим верховным заправилам совсем не хотелось, чтобы читатель отыскивал прискорбные аналогии – между событиями моего романа и теми вопиющими безобразиями, которые творились в кругу брежневской элиты. В самом деле, разве голубчик Чурбанов не похож на Гришку Распутина? Похож! Ещё как похож, только бороды не имел… Вот, думаю, главные причины, по которым роман вызвал столь яростную реакцию в самых верхних эшелонах власти» (Там же. С. 6).

В. Пикуль начинает историю Григория Распутина с его отца – ямщика Ефима Вилкина, который никак не мог удержаться от выпивки, уж слишком много было дорожных трактиров, терпишь-терпишь, а потом и не удержишься, домой возвращался, а «всё пропито и даже шапку с рукавицами посеял в дороге». Потом семья уехала как малоземельные крестьяне под Тюмень, отец бросил пить, в люди выбился, в волостные старшины назначали. В семье все трудились, один лишь Гришка на печи лежал, а весной любил лежать на солнцепёке. Потом Ефим снова запил и всего достатка лишился. Так вот и начинается повествование о Григории Распутине, который сначала стал сидельцем в больнице, потом начал общаться со студентами, постиг грамоту, начал читать, набираться мудрости от студентов, потом в трактире познакомился с конокрадами, и покатилась лихая жизнь, зажиточная после успеха, плясал на ярмарках, а весёлые бабы висли на его плечах.

Потом В. Пикуль переносит нас в Гатчинский замок и рассказывает об императорской семье как «гатчинских затворниках», сначала об Александре III, об его окружении, о Марии Фёдоровне, в прошлом датской принцессе Дагмаре, привезённой для наследника Николая, но после его неожиданной смерти отданной в жёны Александру. Ники не был предназначен для престола, хилый, невзрачный Николай должен был передать, по замыслу Марии Фёдоровны, империю царевичу Михаилу, когда тот подрастёт. Николай усвоил обычаи своего отца: пил, ухаживал за балериной Кшесинской, дарил ей богатые подарки, в Японии был ранен самураем, был бесчувственным и легкомысленным. «Повесить щенка на берёзе или прищемить в дверях беременную кошку было для Ники парою пустяков, – писал безжалостный В. Пикуль. – Визжат? Хотят жить?

– Интересно, как они подыхают, – говорил Ники, смеясь».

В. Пикуль ничего не придумывает, он ссылается на очевидца, оставившего свои воспоминания: «Никто, быть может, не обращал внимания, что организм Николая уже начинал отравляться алкоголем: тон лица желтел, глаза нехорошо блестели, под ними образовывалась припухлость, свойственная привычным алкоголикам». Но ещё страшнее оказалось воздействие другого его дяди, Сергея Александровича, который «протащил» племянника через угар великосветских притонов. Ежедневные вакханалии Ники с дядей-гомосексуалистом гремели тогда на весь Петербург, «и часто случалось, что гвардейские офицеры доставляли его домой в бесчувственно-пьяном виде». В. Пикуль не жалел чёрных и беспощадных красок при описании Николая, будущего императора российского Николая II. Как не жалел красок и при описании его женитьбы на «гессенской мухе», которая, получив отказ и возвращаясь в своё герцогство, приняла в своей карете красавца графа Орлова, через несколько лет ставшего якобы отцом наследника Алексея. То есть вся бурная жизнь императрицы Александры Фёдоровны, с её страхами и ужасами перед русскими плебеями, которые якобы охотились за ней, предстала на страницах романа. Она даже в церкви, в храме пряталась в каком-нибудь уголке, чтобы её никто не мог видеть и нанести ей вред. Её лечили, но ничто на неё не подействовало. Сплошной мрак представил нам писатель, и развеять этот мрак императорской семьи мог только Григорий Распутин.