История с географией

Уж очень мы с Витей еще были в трансе: купчая еще не была утверждена старшим нотариусом к первому января, и пришлось телеграфно просить разрешения у банка отложить до пятнадцатого января. Задержка была из-за документов покупателей. Между ними были католики и дворяне. И хотя последние нисколько не отличались от обыкновенных белорусских крестьян, также не умели подписать своего имени, и вся жизнь их, весь уклад их жизни нисколько не отличался от крестьянского[248]. Но по бумагам они были дворяне (католики), и теперь из-за этого потребовалась сложная процедура для разрешения им купить эти земельные участки. Все это потребовало от Вити и Горошко массу хлопот и канцелярского формализма в ответ на требование могилевского старшего нотариуса, у которого купчие уже лежали с середины декабря. Фактически мы были свободны от процентов за проданные участки уже с первого января, но покупатели получили на руки свои купчие (семь штук), а мы свои закладные (пять штук) только, когда пятнадцатого января старший нотариус телеграфно известил Московский банк об их утверждении. Теперь мы с Горошко могли свести все наши счеты, а так как он и мы записывали каждую копейку, постоянно проверяя друг друга, то и могли точно, как в аптеке, подсчитать весь приход и расход за пятнадцать месяцев в Щаврах. Округляя эти цифры, мы имели в приходе сто двадцать восемь тысяч за проданные участки (тысячу двести одиннадцать десятин). Кроме того, набиралось до трех тысяч от арендных статей, хозяйства, процентов по закладным и пр., а всего сто двадцать одна тысяча.

Из этой суммы было уплачено в погашение банку пятьдесят две тысячи (переведено ссудами на покупаемую землю) и сорок четыре тысячи закладных (то есть возвращался вложенный наличными семейный капитал, равный девяноста шести тысячам.) Затем было истрачено за это время тридцать тысяч[249] и оставалось шесть тысяч четыреста восемьдесят один рубль, недобора в рассрочках за крестьянами около пяти тысяч.

Но так как центр, как заколдованный, продолжал оставаться еще за нами, требуя расходов, а долг банку немногим превышал сорок шесть тысяч, то высчитать, сможем ли мы выручить наш личный капитал, все еще оставалось для нас загадкой, хотя, во всяком случае, наши убытки не равнялись бы тем убытками, которые насчитывали нам в Минске (двадцать тысяч!)

Но мы с Витей так были захвачены заботой утверждения купчих во вторичный срок, назначенный банком, что точно машинально, не давая себе отчета, что мы вновь предпринимаем, точно между прочим, только что проводив Лелю тридцатого декабря в Петербург, уже тридцать первого покупали те самые Сарны, о которых я впервые услышала от Юлиана Кулицкого десятого декабря в вагоне.

При этом мы никак не предполагали, что я совершенно напрасно тогда, в вагоне, возмущалась куртажу в сорок тысяч: мы сами вскоре затем переплатили за эти Сарны не сорок тысяч, а сто сорок тысяч куртажных…

Часть III. Сарны

Глава 22. Январь 1911. Сарны. Запродажная

Леля уехал от нас[250] двадцать девятого декабря в Петербург и по дороге заехал в Вильну, чтобы поработать в Публичной библиотеке, с расчетом к Новому Году попасть домой.

«Все еще не втянулся я в здешнюю жизнь, – писал он второго января. – Не удалось позаниматься. Пишу без конца письма. Пришлось также рассылать поздравительные карточки ответные. И пока все еще не справился с корреспонденцией. Дети у нас разъезжают в разные места по-праздничному. Вчера были у O. В.[251], сегодня у А. Н. Градовской с Шунечкой. Они очень веселы, а Шунечка устает. Сейчас идем к Фортунатовым; он именинник или, впрочем, новорожденный.

Вильна произвела на меня прекрасное впечатление, жалею, что не пробыл там два-три дня. И как живописно она расположена. Но и там (как в Минске) жалуются на отсутствие серьезных интересов в русском обществе. Пиши, пожалуйста, хоть открытками. Еще раз благодарю за прием».[252]

На другой день его отъезда, под вечер, совершенно неожиданно явился к нам Ан. Ос. Кулицкий, тот мозырский комиссионер, который так усердно уговаривал нас купить Бенин и Скрыгалово.