История с географией

Мы купили кривую заезженную лошадь и сани без оглобель и сиденья. Хозяйка умолила нас взять ее с мальчиком лет шести до Свенцян, чтобы встретиться с мужем, и мы поехали, несмотря на тесноту, всей компанией. Стоял прекрасный зимний день, светило солнце, мороз был двадцать градусов. Конечно, я бы умерла от холода, если бы госпожа Чеховец, всегда такая добрая, не дала бы мне свою шубу на лисьем меху, а ее муж – валенки. Такой разодетой мне и северный полюс не страшен.

Пока мы ехали по Антоколю, нас четырежды остановил патруль, но Станкевич так естественно и так ласково отвечал, что везет тетю в Глубокое, потому что врачи, черти, не смогли ее вылечить, что нас отпускали. Он бежал почти всю дорогу, потому что медлительность нашей кобылы была несносной. Так мы провели в дороге пять дней и проделали двести верст. Станкевич хорошо изучил путь, когда ехал в Вильну. Деревни, в которых было опасно, так как обокрали евреев, ехавших со своей поклажей, мы объезжали, несколько раз меня опрокинули в придорожную канаву, но в целом путешествие было очаровательным, погода великолепная, несмотря на сильный мороз. Вечером пятого дня наша ленивая кривая кобыла привезла нас к порогу дома Макара.

Я зашла к нему, умирая от счастья, что снова вернулась в Глубокое, я вдыхала этот воздух, который давал мне столько энергии, что казалось, что ее излучает солнце в Глубоком. Сразу по приезде я отправила брату телеграмму, чтобы успокоить их. Он ответил и сказал, что Ольга, как узнала, что я в Глубоком, решила ехать мне навстречу за компанию с каким-то литовцем, который по случаю оказался в Петербурге. Нужно было представлять себе трудности на железной дороге в ту пору, чтобы оценить это решение моей сестры, такой боязливой и такой нежной.

Я уговаривала ее отложить поездку, но Ольга выехала в тот же день, слишком опечаленная такой долгой разлукой. К тому же она сомневалась, смогу ли я приехать в ближайшее время, да и Тетушка была огорчена и взволнована. Одним словом, она поехала меня выручать, боясь, как бы я снова не отложила свое возвращение в лоно семьи. Она ошибалась, не зная, до какой степени я страдала от этой разлуки. И, конечно же, я бы уехала в Петербург в тот же день. А вместо этого задержалась из-за ее приезда на десять дней. Я хотела, чтобы она отдохнула после путешествия, подкрепилась молоком, которое она так любила и которого она была лишена зимой. Я заставляла ее совершать прогулки пешие и на санях. Каждый день мы ходили к Раисе в Березвечский монастырь и на молебен Николаю Чудотворцу, мы навещали моих крестниц, и я побывала на крестинах третьей крестницы в той же семье. Мы бы еще остались, чтобы развеяться в Глубоком, но мой брат вызвал нас под предлогом слабости здоровья Тетушки и ее обеспокоенности нашим отсутствием.

Сестре было очень жалко уезжать из Глубокого, но я пообещала привезти их с Тетушкой снова, как только наступит весна и даже раньше, поскольку та уже начала ненавидеть Петербург. Любезный Станкевич проводил нас до Полоцка. Дорога была тяжелой, в нашем купе ехало четырнадцать человек, но все прошло хорошо, и в один прекрасный день двенадцатого февраля мы прибыли в Петербург. Какая же это была радость снова увидеться с родными! Я представляла, что моя родня мучилась от голода, а у меня были деньги, и я не могла им ничем помочь. Но приехав после обеда в Петербург, мы обнаружили в залитой солнцем столовой Академии Наук семью, дружно сидящую за накрытым столом: нас ждали пирожные, так как была масленичная неделя. Все были в добром здравии и очень обрадовались, увидев нас. И нам стало легче на душе.

Вскоре после нашего приезда железнодорожное сообщение было прервано. Задержись мы еще на несколько дней, мы бы разлучились с семьей на другом берегу, так как густые облака отделили нас от Вильны и Глубокого, и мы бы тщетно пытались прподнять эту плотную завесу. Только раз летом того самого девятнадцатого года Станкевич приехал повидаться с нами и привез огромную корзину съестного. Советский управляющий все продумал: чай, сахар, масло, мука, свечи, там было все.

Уже не в первый раз Макар отправлял нам гостинцы, и мои друзья по Вильне, с которыми мы тоже были разлучены, очень бы растерялись, узнав, что меня не придушили и не ограбили, но что еще наш молодец Макар и Станкевич помогали нам. С моей стороны было бы преступлением отказаться ехать тогда с ним из-за недоверия. Конечно, зачастую мнение окружающих ценно, но все-таки основной советчик – это собственные чувства, однозначно добавила бы я.