Теперь у меня завязалась еженедельная аккуратная переписка с Ушаковым. Дима, оставшись без него, как без рук, усиленно звал его обратно, но Иван Иванович теперь понял и поверил, что я не мачеха, «повадившаяся приезжать из СССР», чтобы выклянчивать себе гроши на проживание (таково было общее мнение новых, окружавших Диму людей, прихлебателей двора князя, как неизменно величал себя Дима), поняв и поверив, что князь сел в чужие сами, решительно отказался вернуться в усадьбу и остался служить только мне, бедной «иностранке на востоке» почти безвозмездно, поселившись в домике на полосе Кати, и обрабатывая огород на полосе belle-sœur. И вот шестой год, что Иван Иванович все также обрабатывает этот огород, поддерживает постройки, платит налоги, караулит закладные от попыток перевести на них то банковский, то майонтровый долг, живет на гроши и умудряется еще высылать мне доходы свои от выращивания огурчиков. При этом он терпеливо выносит опалу двора, всевозможные оскорбленья и угрозы, а подчас и ночные нападенья с битьем стекол и выламыванием рам. Полиция присуждала «князя» к штрафам за нарушение тишины и спокойствия по ночам в тихом городке, местные жители, ненавидевшие его евреи, постоянно подавали на него в суд, потому что он со всеми цеплялся, но все кончалось благополучно для него, потому что говорит пословица: с сильным не борись, а в серьезных случаях доктора показывали, что он болен. Трудно представить, чем бы закончилась эта три года длившееся княженье больного безумца, как вдруг, плотно позавтракав, в один июльский день 1928 года, Дима пошел к озеру купаться… и как ключ пошел ко дну.
Волнений поднялось много, но всего более зашумели эмигрантские газеты. Почитая Диму за фашиста, «полезного для белогвардейцев» (его собутыльников в…[350]
), они затрубили о его необыкновенных достоинствах, но не допускали, чтобы Дима мог утонуть. Говорили о каком-то отравлении и кивали на восток. Бодуэн, бывший в курсе всех моих злоключений в Глубоком, письменно запросил меня (в Ленинград) – неужели этот столь восхваляемый, трагически погибший мо лодой общественный деятель, фашист и есть мой пасынок? Конечно, да, ответила я ему: не трудно оказаться героем в глазах собутыльников, вероятно, ему подобных, а ни о какой деятельности Димы никто и никогда не слышал. Но под влиянием всей газетной шумихи местные власти до того взволновались, что велели вырыть тело Димы из земли и отправили на исследование все внутренности в Варшаву. В протоколе исследования стояло, что смерть Димы была вызвана параличем сердца, когда он, будучи опьяненный, бросился в воду, но пущенный слух об отраве не прекращался.Здесь приходится вспомнить, что, обращаясь к Вам с исповедью, я до сих пор утомляю Вас одними рассказами. Но теперь я приступаю к исповеди, которая, как исповедь, должна остаться между нами!!