История с географией

Теперь мы уж не были дачниками. Мы не захотели бы играть в крокет, шариками баловаться. Ожил и Горошко, восторженно преданный Вите. Даже Павел чувствовал себя как-то спокойнее, если не смелее. Он уговорил нас купить, по случаю, крытый новый фаэтон, только что купленный в Москве. Внезапно овдовевшая соседка Сычничиха уступала его с большой скидкой. Незадолго перед тем мы купили у Парамона его резвую вороную лошадь, которую он так загонял, и теперь у нас была очень красиво подобранная вороная тройка в хорошей упряжи. С Павла стащили его польскую форму времен Судомира и нарядили в армяк, купленный в Могилеве. Весь выезд наш стал «русским». Витя болезненно чурался всего панского, напоминавшего Судомира и Берновича. Мы надумали сами съездить к Сычничихе в Гузовино за пятнадцать верст передать ей деньги за фаэтон и подковать лошадей у славящегося там кузнеца.

Было хорошо. Нежаркий июльский день, дорога сосновым лесом со смолистым ароматом. Гузовино лежало на берегу озера Селява в пятнадцати верстах по прямой через озеро от нашей Высны. Сверкая и нежась в лучах яркого солнца, озеро, как зеркало, отражало голубое небо, берега его, заросшие густым сосновым лесом, обрамляли его темной полосой. Мы расплатились за фаэтон, подковали лошадей и только к вечеру были дома. Сычничиха угостила нас, познакомила с тремя ее дочерьми-подростками, и все рассказывала о своем горе.

Мы чувствовали себя в этот день как-то особенно спокойными духом. То был un palier, как называет Caulerain временный перерыв, редкий отдых на площадке тяжелой лестницы. Но то был последний день! Мы хорошо отдохнули душой, черпая силы для новой борьбы. Но тяжелая лестница опять поднималась перед нами.

Глава 17. Июль-август. Вячеслав

На другое утро того последнего «счастливого» для нас дня в Щаврах, за утренним завтраком, нам подали письмо Берновича, привезенное нарочным из соседнего имения. Бернович сообщал нам, что устроился отлично, взял на парцелляцию прекрасное имение, но так как ему необходимо немедленно завести себе лошадь и купить обстановку, то он просит нас подписать вексель в тысячу рублей, вексель, который прилагал в письме, с обещанием уплатить по нему в январе.

Наши мнения с Витей разошлись. Я считала, что это нужно сделать. Давно ли в липовой аллее я предлагала ему тысячу рублей. Но Витя теперь об этом и слышать не хотел. Легкость, с которой мы в неделю проделали то, над чем Бернович сидел месяцы, дала повод Горошко подтверждать свое, глубоко засевшее в нем подозрение, что Бернович сознательно вел нас к гибели, что он знал о недохвате, что он сам поднял на десять тысяч покупную цену Щавров, чем ввел нас в бесконечные тревоги и заем у Лели, а также заем у Тети.

«Не мог за зиму провести ни одной сделки», – ворчал Горошко. И Витя не хотел этого простить и забыть, а так как строго считая, мы уже выплатили Берновичу по лавочным счетам и разным его запискам его более семисот рублей, то платить ему еще эту тысячу рублей Витя решительно не хотел. Быть может, это была ошибка. Двадцать пять процентов с чистой прибыли мы, конечно, должны будем ему выплатить и теперь, но эта чистая прибыль являлась пока очень проблематичной.

В Минске, рассказывали Урванцевы, давно сосчитали уже двадцать тысяч неминуемого убытка, ожидающего нас от покупки Щавров. Утверждать этого нельзя было: неизвестен был размер выкупной ссуды, да и центр еще не был запродан, также и спорную землю нельзя было считать безнадежной. Поэтому нельзя было знать, сыграем ли мы вничью или же потеряем свои деньги. Я подчеркиваю «свои» деньги, потому что и Тетя, и Леля уже были спасены, а Оленьке, конечно, мы бы все выплатили. Но сами с чем останемся, было еще сомнительно, поэтому выручать и награждать виновника такого несчастья, Берновича, Витя определенно не желал до окончания ликвидации. Горошко вел самую строгую регистрацию необходимых неличных расходов с оправдательными документами для выяснения результата всей операции. Двадцать пять процентов с чистой прибыли были бы вручены Берновичу, где бы он ни был, но Витя так горячо отстаивал свое мнение, что я сама под его давлением написала Берновичу ответ, мотивированный на его просьбу отказ. Я не помню содержания своего письма и не имею его черновика, но на другой день, восьмого июля, вновь нарочный из имения пана Дзендзюбицкого вручал Вите вызов на третейский суд. На это Витя ответил отказом, предлагая Берновичу обратиться в коронный суд.

Не успел выехать со двора верховой, как в ворота ввалилась толпа оршанцев, явившихся с полным задатком в девятьсот пятьдесят рублей, и пришлось заняться продажей Гуты. К ним присоединились еще покупатели (из бывших арендаторов), расхватавшие остаток земли в Гуте. Покупатели по условию имели право немедленно вступить во владение, т. е. заселить опустевшие заколоченные избы и привезти из Оршанского уезда свои семьи, скот, инвентарь. Вечером, того же дня, когда мы с Витей от усталости и волнения еле держались на ногах, на нашей тройке, вызванной телеграммой на станцию, подъехал Вячеслав.