История села Мотовилово. Тетрадь 12

А за упорное сопротивление со стороны Саньки, отец раньше мог применить и ремень. Но теперь, чувствуя, что Санька, устойчиво набирая физическую и моральную силу, окреп, отец стал чаще сдерживать себя от применения ремня и желая всегда видеть ремень висевший на видном месте, он побеждённо говаривал:

— Нет уж, видно, мне не отыскать своего ремня, кто-то прячет его от меня! Видимо, моя воля в семье нарушается, а всё Санька виноват!

Отец, против Саньки, теперь стал больше употреблять слова и уговоры, которые постепенно переходили в злобные окрики: «Не допущу! Запрещу! Не позволю!» В минуты доброго расположения духа, часто это бывала за обедом, Василий Ефимович, назидательно высказывался перед семьёй. Его поучительные речи, больше относились к старшим сыновьям Миньке и Саньке. Поучая, он говорил: «В большой семье все должны быть как пчёлы: в улью шумно, трудолюбиво и дружно! Один за всех, все за одного!» И стараясь сказать сдруживающее слово добавлял: «В семье так: умей наказать, умей и помиловать! Вот сказать про нас, про нашу семью — дом у нас с вами большой, просторный, и уютный, двор крепкий, скотина сыта в уходе. Да и вы все у меня всем обеспечены, среди людей, на людях-то в почёте. Мне для приходится год-годинский заботиться, не покладая рук работать, трудиться. Иной раз, искры из глаз сыплются, грыжа того гляди наружу вылезет, а всё равно приходиться тянуть и тянуть. А для кого всё это? Только для вас. Раз мы народились в крестьянстве — надо трудиться. Ведь крестьянин, круглый год пребывает в работе. А Бог труды любит! И без трудов жить — только небо коптить! Вот я и считаю, сто надо трудиться для своей пользы, чтобы всегда иметь в себе неизреченную радость созидания от своего труда. И вы должны следовать моему примеру: какой корень, таковы должны быть и отростки!» Отец счёл нужным так длинно высказываться, ни столько в назидание своим детям, сколько в своё утешение и осознав напрасность своих слов он в словах пошёл в наступление.

— Видно, что ни толкуй, вы моих слов не понимаете. По моим стопам в жизни идти не хотите. Видно на вас надёжа-то лыса! А всё Санька мутит, это он со своими книжками в семью катавасию вносит. А вы все из меня жилы тянете, и мне стало невмоготу! Да и ты, Миньк, тоже в семье лишние хлопоты затеваешь! Кто это тебя на дележку-то настроил, уж не сват ли? Я вот, как-нибудь выберу время доскочу до него, потолкую на этот счёт! И что тебе не живётся в общей семье, чего тебе не хватает? Или семейной тяжкой хозяйственной заботой обременить себя захотел?

— Как ни живи в большой семье, а делится неминуча! — как бы в защиту Миньки, вдруг высказалась бабушка Евлинья.

— Делится-то делиться, а надо ещё цену себе знать и на мелочь не размениваться, цениться за отца и семью. А в семье-то, я уже сказывал как должно быть, один за всех и все за одного держаться! Стойко, гордо и справедливо! А то грамотеи какие нашлись, зато в семье-то и творится чёрт знает что! Но я заставлю прекратить все эти семейные дрязги! Запрещу все ваши шуры-муры! Хотя идти на скандал мне вовсе не хочется, а слов моих вы не понимаете! А у меня с досады сердце щемит! — сидя за столом, от негодования и злобы он весь напряженно вскипел, в нём всё бушевало и клокотало как в вулкане, готово всё вырваться наружу, чтоб на ком-то выместить свою злобу.

В семье назначился натянутый настрой, чувствовалась напряженность и неловкая сдержанность. Невидимые нити семейных отношений так сильно натянулись, сто того и гляди они не выдержав напряжения вот-вот лопнут и разразится большая семейная драма с неминуемым скандалом. И чтобы предотвратить большой семейный скандал, Любовь Михайловна, скрепя сердце, предупредительно взглянув на мужа, как на главу семейства особым выражением лица, молча заставила его замолчать и словесно добавила:

— Как неприятно сознавать, что в нашей семье, завязалась такая канитель и пошли только одни огорчения, да неприятности, от которых всю грудь болью прошило и в боку закололо! Нет, нет, да иногда так взгрустнётся, что навзрыд плакать хочется! Ведь самое большое место у меня дети! У меня и так о них всё сердце выболело!

От обиды и нахлынувшей грусти у неё растревожено закривились губы, на глаза просились горькие слёзы. Она растроганно замялась, остановилась в изреченьи на пол слове и уже не смогла продолжать свою речь. От боли, невыносимой, колющей горло обиды, она жалобно застонав заплакала. Её тощее, от натуги в хозяйстве и болезней, хрупкое тело судорожно затряслось в рыдании.