Двадцать пятого июля князь Мстиславский прислал гетману от имени Думы боярской письмо с некоторыми предложениями. Жолкевский не дал письменного ответа и отозвался, что перепиской дело бесполезно затянется и что потому он требует изустных переговоров, на коих в один съезд можно будет решить более вопросов, чем через десятки писем. Тогда бояре послали к нему сына боярского Богдана Глебова, с изъявлением согласия на переговоры и с просьбой назначить для оных время и место. Они домогались также, чтобы в число переговорщиков включен был со стороны поляков пан Доморацкий, подстолий Львовский, который живал в Москве, был знаком им лично и сам исповедовал православную греческую веру. Гетман не только охотно согласился на такое назначение, но даже, желая всемерно успокоить русских в отношении к предметам веры, избрал в товарищи к Доморацкому пана Балабана, также греческого закона, и к сим двум полякам придал еще трех природных русских, а именно Ивана Михайловича Салтыкова, князя Юрия Хворостинина и Григория Валуева. Съезду положено быть на другой день, в седьмом часу утра, на большой Смоленской дороге, против Девичьего монастыря.
В назначенное время гетманские переговорщики прибыли на съезд, где их встретили присланные от бояр князь Иван Федорович Троекуров, Федор Колычев, Иван Глебов и дьяк Андрей Иванов. При первых объяснениях возникло непреодолимое затруднение. Московские полномочные уверяли, что столица готова признать своим государем Владислава, но с тем, чтобы королевич принял греческую веру. Доморацкий, не обманывая ложными обещаниями своих единоверцев, представил им, что нельзя ожидать такой податливости от юноши, воспитанного под влиянием иезуитов, и что для успешного окончания дела благого он советует им не настаивать о статье вовсе неудобоисполнительной. Увещания его не подействовали на москвитян, которые никак не соглашались отступить от своего требования. Разъехались дружелюбно, но ни о чем не уговорившись.