История Смутного времени в России в начале XVII века

Гетман не переставал под рукой умножать в Москве число желающих воцарения Владислава. В столице находилось довольное число помещиков смоленских и брянских, оставивших свои имения по случаю вторжения польских войск в их уезды. Жолкевский послал к ним списки с записей, заключенных с Салтыковым и Валуевым, увещевая их принять сии условия. Помещики сии, видя в самозванце представителя ненавистной им холопьей стороны, более всего страшились его торжества и во избежание постыдного его ига изъявили готовность принять предложение гетмана, но с некоторыми оговорками, внушенными им искренней преданностью к вере и народности русской. Они требовали постановления дополнительных статей, коими бы королевич обязался восприять православную веру и не держать польских людей в русских городах и в особенности в столице. Гетман отвечал, что дело о перемене веры, как прямо духовное, должно быть предоставлено попечению патриарха и духовенства, а что о прочем бояре, посоветовавшись со всей землей, могут открыть переговоры с королем¹⁹⁹.

Между тем приверженцы князя Голицына, со своей стороны, подсылали в стан самозванцев склонять воевод его к миролюбивой сделке. Следствием сих сношений было тайное соглашение, по коему москвитяне обязались свергнуть с престола царя Василия, а последователи Лжедимитрия отстать от него с тем, чтобы общим советом избрать нового государя²⁰⁰.

Москвитяне первые принялись за дело. Главным подстрекателем их восстания был Прокофий Ляпунов. Руководимый закоснелой ненавистью к царю и желая предупредить исполнение замыслов поляков, он прислал из Рязани Алексея Пешкова к князю Василию Васильевичу Голицыну и к брату своему Захару Ляпунову для увещания их действовать без дальнейшего отлагательства²⁰¹. Следуя сему совету, Захарий Ляпунов, Федор Хомутов и Иван Никитьевич Салтыков с большой толпой подговоренных ими дворян семнадцатого июля явились во дворец, и Ляпунов со свойственной ему дерзостью сказал царю: «Долго ли за тебя проливаться христианской крови? Земля наша опустошается, и за все правление твое ничего доброго не сделалось. Сжалься над гибелью нашею и сложи венец. Мы сами промыслим о себе». Василий в важных случаях превратной жизни своей никогда не изменял твердости душевной. Воспламененный справедливым гневом, он разругал Ляпунова срамными словами и, сказав ему: «Как ты смеешь так изъясняться, когда и бояре мне сего не говорят», бросился было на него с ножом. Но Ляпунов, муж нрава грубого, роста великого и телосложения крепкого, остановил разъяренного старца и завопил: «Не трогай меня! Как приму в свои руки, то всего изомну». Дерзкие слова сии устыдили самых сообщников его. По настоянию Хомутова и Салтыкова заговорщики оставили дворец и пошли на лобное место, куда послали звать патриарха и бояр. Народ также стекался, и толпы его уже не помещались на площади около лобного места. Для большего простора заговорщики перевели сходку в поле за Серпуховскую заставу и насильно увели за собой патриарха и бояр²⁰². Тут они представили всему миру, что от неразумия царя Василия гибнет народ православный и проливается кровь христианская, что ненависть к нему украинских жителей есть главная причина междоусобий, раздирающих Отечество, и что только одно свержение его с престола может умирить государство и водворить между русскими желаемое единомыслие. Лишь патриарх заступался горячо за несчастного венценосца, напоминал данную ему присягу и опровергал несправедливое понятие о его неразумии. Немногие из бояр слабо поддерживали Гермогена, но и те, видя, что народ преклоняется к наветам заговорщиков, сами пристали к их мнению. Огорченный святитель, теряя надежду осилить буйных лаятелей, по крайней мере, не хотел быть свидетелем торжества крамолы. Он оставил сборище и возвратился в город. По отъезде его единогласно положено было свергнуть с престола Василия и до избрания нового государя поручить правление Думе боярской, не допуская в нее обоих князей Шуйских; вместе с тем все целовали крест в том, чтобы не причинять никакого личного вреда ни царю, ни супруге, ни братьям его. Известить Василия о печальном приговоре взялся свояк его, боярин князь Иван Михайлович Воротынский. Сопровождаемый главными заговорщиками, Воротынский предстал пред царем и объявил ему, что русская земля видит в нем главную препону к утушению терзающих ее раздоров и потому бьет челом ему, чтобы он отказался от державы, в руке его Богом не благословенной. Василий, беззащитно оставленный всеми, не исключая и сродников, не посрамил себя постыдной уступчивостью и не дал на себя никакой записи, могущей придать призрак законности его свержению. Одно насилие превозмогло его твердость. Его и царицу вывезли из дворца и отправили на старый его боярский двор. К нему и к братьям его князьям Дмитрию и Ивану приставили стражу; опечатали их сундуки и кладовые.