История Смутного времени в России в начале XVII века

Жолкевский, со своей стороны, возвратился в прежний стан свой под Царевым-Займищем двадцать пятого числа рано поутру¹⁸¹. Он так удачно успел скрыть свои действия, что Елецкий и Валуев не только не знали о его отбытии, но даже не верили его победе, хотя гетман приказал показать им взятые хоругви и пленных¹⁸². В самом деле, извинительно было Валуеву сомневаться, что в столь короткое время гетман мог совершить свой поход и рассеять сильное войско Шуйского. Принимая выставляемые им трофеи за придуманную неприятелем воинскую хитрость, он отверг требование гетмана о сдаче острога и сам двадцать шестого числа сделал сильную вылазку. Но поляки отбили его и принудили с уроном возвратиться в свои окопы. В тот же день прибыли в гетманский стан передавшиеся полякам иноземцы. Сие подтверждение объявляемой гетманом победы поколебало недоверчивость Валуева и побудило его вступить в переговоры. Многие из поляков, ободренные успехом, советовали Жолкевскому, не соглашаясь ни на какие условия, идти на приступ к русским окопам. Но гетман предвидел, что по известной упорности русских при защите укреплений выбить их из оных силой было делом ненадежным, и, во всяком случае, неминуем урон весьма тягостный для поляков по их малолюдству. Он также расчел, что посредством тесного обложения, хотя можно было бы голодом вынудить Валуева к безусловной сдаче, но что сего нельзя исполнить без потери времени, для него драгоценного, чтобы вполне пожать плоды одержанной им победы. По сей причине он склонился на предложение Валуева и послал к нему сродника своего, Адама Жолкевского, и Ивана Михайловича Салтыкова, сына старого предателя. Впрочем, переговоры длились еще несколько дней. Валуев не был еще совершенно убежден в истине рассказов о Клушинском разгроме. Соединение иноземцев с поляками неоспоримо было невыгодным происшествием для царя, но оно могло быть следствием отдельной измены, и также естественно ему было полагать, что показываемые ему русские пленные были взяты в деле с каким-либо отрядом, а не в бою с главным царским войском. Для отвращения дальнейших его сомнений гетман решился позволить ему послать в Клушино вестовщиков, донесение коих удостоверило наконец русских воевод в действительности совершенного рассеяния царского войска. Валуев, сраженный горестью, отчаялся в спасении Отечества. Видя, что царю не осталось более никакой возможности удержаться на престоле и что обнаженная Москва должна была неминуемо подпасть под власть поляков, он возмечтал, что в сих плачевных обстоятельствах единственное средство отстоять русскую самостоятельность было добровольно покориться Владиславу, предварительно обязав его не делать никакого изменения в гражданском быту России и свято сохранять неприкосновенность ее пределов. На сем основании Валуев объявил готовность свою приступить к постановлению договора. Жолкевский утвердил присягой сочиненную запись, которой в кратких речах подтверждались все условия договора четырнадцатого февраля, заключенного с Салтыковым под Смоленском, с важной прибавкой, состоявшей в том, что король обязывался после покорения Смоленска возвратить России самый город сей¹⁸³. Полагая, что тем обеспечил целость государства, Валуев двадцать девятого июня присягнул Владиславу¹⁸⁴. Его примеру последовали князь Елецкий и все войско. Из последнего около пяти тысяч человек с воеводами присоединились к гетману; прочие разбрелись¹⁸⁵.

Необычайный успех польского оружия произвел такое оцепенение в умах русских, что покорность окрестных городов предупреждала гетманские требования о сдаче. Таким образом спешили поддаться полякам Можайск, Борисов, Боровск, Иосифов монастырь, Погорелое Городище и Ржев.

Двенадцатого июля Жолкевский прибыл в Можайск с войском, значительно усиленным. Кроме шести тысяч двухсот поляков, при нем находилось более четырех тысяч казаков, до десяти тысяч русских, присягнувших Владиславу, и три тысячи иноземцев¹⁸⁶. Прочие иноземцы, не согласившиеся вступить в королевскую службу, были им отосланы под Смоленск для отправки через Польшу в свое отечество¹⁸⁷. Впрочем, гетман не спешил к Москве; надеясь скорее покорить столицу тайными происками, чем открытой силой, он желал выиграть время, необходимое для развития устраиваемых им ков. Однако ж медленностью его едва не воспользовался самозванец, чтобы предупредить его в занятии первопрестольного града.