Итак, гетман, согнав царское войско с поля битвы, не успел еще довершить победы; для достижения сей цели ему необходимо было выбивать противников своих из их станов. Трудно было ему отважиться на сие с войском усталым и претерпевшим уже урон значительный при его малолюдстве. Однако ж он приказал некоторым ротам приблизиться к стану иноземцев, не столько для нападения, на которое он еще не решался, сколько для устрашения иноземцев и привлечения их к измене. Мера сия имела необычайный успех. Французы, уже прежними тайными происками приготовленные к предательству, стали переходить по два или по три человека вдруг. Перебежчики уверяли Жолкевского, что и прочие соотечественники их были наклонны последовать их примеру. В самом деле, все находившееся в стане иноземное войско было в сильном волнении. Бегство главных вождей, Делагарди и Горна, порождало опасное безначалие, коим воспользовались мутители, чтобы уговорить воинов не сражаться более за злосчастного царя. Один из частных начальников, подполковник Линке, не устыдился принять участие в сем предательстве и послал Жолкевскому предложение вступить в переговоры. Обрадованный гетман немедленно послал к нему родственника своего Адама Жолкевского, которому нетрудно было склонить Линке к написанию условия, по коему иноземцы обязывались не служить в России против польского короля, а гетман обещал им личную безопасность и сохранение всего имущества. Вместе с тем позволялось всем желающим вступить в польскую службу, а тем, которые на сие не изъявили
Между тем Делагарди и Горн, более не преследуемые, возвратились в стан, и Делагарди, желая омыть стыд мгновенного малодушия, всячески старался удержать воинов от замышляемой измены и уничтожить действие договора, заключенного с Линке. Все усилия его, однако, остались безуспешными. Сила его начальнической власти уже безвозвратно утратилась. Никто его не слушался. В особенности неистовствовали французы и немцы. Они требовали, чтобы Делагарди сам приступил к договору, и, получив отказ, бросились грабить собственный его обоз.
Князь Шуйский, остававшийся до тех пор в укрепленной деревне перед своим станом с намерением возобновить битву при содействии иноземцев, видя, что они решительно изменяют, не отважился без их помощи противиться полякам и побежал к Можайску, разбросав за собой серебряные кубки и чаши, богатые одежды, собольи меха и другие драгоценные вещи, дабы сей приманкой отвлечь неприятелей от преследования. В самом деле, весьма немногие из поляков пустились за ним в погоню. Прочие занялись собиранием добычи. Сверх сих сокровищ достались в руки победителей и все орудия и воинские припасы, при русском войске находившиеся.
Гетман, отделавшись от русских, занялся покорением Делагарди. Он послал к нему пана Борковского с требованием исполнить постановленные условия. Делагарди, в самом уничижении своем сохраняя некоторое достоинство, отказался признать Линков договор, но согласился сам вступить в личные сношения с гетманом. Свидание их происходило между обоими войсками. Делагарди объявил, что готов принять те же условия, на которые согласился Линке, но с тем, чтобы иноземцам, не желавшим вступить в польскую службу, дозволено было идти к шведской границе с распущенными знаменами и в полном вооружении и чтобы не возбранялось им требовать от царя остальную часть заслуженного ими жалованья. Гетман не воспротивился сему маловажному распространению прежних условий, и оба полководца разъехались миролюбиво.
Успешно окончив сие важное дело, гетман, нимало не мешкая, направился обратно к Цареву-Займищу. Он опасался, чтобы Валуев не уведомился о его отсутствии и не воспользовался бы оным для нападения на Бобовского.